Волхв пятого разряда
Шрифт:
– Откуда вам известно, кто здрадник? – спросил Богдан у командира батальона после операции, в которой он участвовал впервые.
– Доносы люди пишуть, – пожал плечами подполковник. – Кого в них нам вказали, тих зачищаемо.
– Так могут и сбрехать. Соседи, скажем, посварилися.
– А похер! – хмыкнул подполковник. – Воны тут вси сепаратисты. Чем больше их вбиваемо, тем краще. Нехай бояться. До речи, маг, ты можеш их палити?
– Могу, – ответил лейтенант.
– Ось и роби…
С тех пор он показательно сжигал кого-нибудь из «здрадников». Солдаты отводили того в сторону,
– Немец – молодець! – делились позже впечатлениями. – Ось, как цей сепар закрутився! Як вуж на скороводци.
Однажды после показательной расправы к магу пробилась женщина из местных. Немолодая, худенькая, с растрепанными волосами.
– Не знаю, была ли у тебя мать, – сказала, словно выплюнув слова. – Но, если все же была, будь проклята за то, что породила ката[2].
– Ах, сучка!
Один из добровольцев замахнулся на нее прикладом.
– Не трогайте ее! – остановил его Богдан. – Пускай уходит.
И женщина ушла, сопровождаемая злыми взглядами солдат. Богдан же, воротясь на базу батальона, напился вусмерть, как другие, впрочем. В батальоне много пили: и офицеры, и солдаты. Любая операция заканчивалась пьянкой, но и без них употребляли много. На следующий день Богдан продолжил, а потом ушел в запой. Перед его глазами стояла эта женщина, слова которой обжигали душу. Она прокляла не его, а мать. Ковтюха и раньше проклинали – скажем, те же сербы, Богдана это мало волновало. Но эта женщина ударила по самому больному: мать маг любил и помнил даже в длительной разлуке. И где она сейчас? Что скажет сыну, узнав, чем занимается на Родине? Богдану это важно было знать. Неудивительно: даже у отпетых палачей и негодяев есть чувства – пусть даже к единственному человеку на земле.
На операции он более не ездил – просто посылал всех нахер, когда к нему за этим приходили. Чего ему бояться? Он гражданин Германии и местным командирам не подчиняется. К батальону он прикомандирован и сам решает: участвовать в их рейдах или нет. Пришел к нему и подполковник, командовавший батальоном.
– Чому не ходишь с хлопцами? – спросил, присев на табуретку. Мага разместили в одном из кабинетов школы, и обстановка здесь была спартанской: койка, стол и пара табуреток. Шкаф заменяла вешалка, прибитая к стене. – Воны ображаються[3].
– Скучно, – пробурчал Богдан.
– Як це? – удивился подполковник.
– Я воевал и проводил теракты, – сообщил ему Богдан. – Стрелял, в меня стреляли. Был ранен. А это не война – расправа с мирными.
– Вони сепарасты, – не согласился подполковник.
– Но безоружные, – Богдан плеснул себе в стакан и выпил. – Их режут, словно скот. И на хрена здесь маг? Я вообще не понимаю, зачем меня сюда прислали. Прекрасно сами справитесь.
– Я доповим про це начальству, – пообещал подполковник, поднимаясь с табуретки.
– Да хоть в Берлин! – махнул рукой Богдан. – Плевать…
Он и в самом деле не боялся. Ожесточение и злость сжигали его душу. Пошлют под пули – все равно. Он пил. Денщик, которого определили к «немцу», носил ему еду
– Тут есть штаб батальона «Спрут»? – спросил на ломаном варяжском.
– Так, пане офицер, – подтвердил немало перепуганным таким явлением солдат.
– Германский лейтенант Ковтюх быть тоже здесь?
– Так, – вытянулся часовой. – Отдыхают в своей комнате.
– Ты нас вести к нему, немедленно! – потребовал майор.
– Такое невозможно, я на посту, – пытался отказаться слав. – Я вызову вам старшего начальника по телефону.
– Найн! – замотал башкой в фуражке офицер. – Сейчас. А мой камрад, – он указал на спутников, – пока что охранять ворота. Шнель!
Часовой решил не спорить с офицером. Да ну их, этих немцев! Еще нажалуются командиру. Ничего плохого не случится, если отведет их к магу. В поселке все спокойно – сепаратистов в нем давно зачистили, никто не вздумает напасть на побратимов. К тому же немцы – воины серьезные, из внедорожника повылезали с оружием в руках. Какие-то маленькие автоматы, которые они достали из кобур на бедрах. Приклады раскладные… Эти не подпустят посторонних.
Солдат отвел двух немцев на второй этаж. С ним увязались офицер и еще один германец с погонами фельдфебеля. Слав, впрочем, в знаках различия Бундесвера не слишком разбирался. Понятно, что подчиненный офицера, поскольку держится за ними позади.
Они прошли по коридору и остановились возле двери в комнату.
– Там он, – ткнул пальцем часовой покрашенное белой краской дверное полотно.
– Гут, – кивнул майор и вдруг добавил: – Саша!
Боль обожгла спину часового. Проскочила под лопаткой в грудь и затопила тело. А после все исчезло… Майор подхватил оружие убитого, не дав ему свалиться на пол, и придержал оседавший на вытертый линолеум труп.
– Туда, за угол, – указал вперед рукой.
Вдвоем, стараясь не шуметь, «немцы» оттащили тело за поворот, где и уложили на пол, пристроив рядом автомат. Фельдфебель вытащил из раны нож, обтер клинок об куртку часового и сунул в ножны.
– Не мутит? – поинтересовался у него вполголоса майор.
– Нет, – сообщил напарник. – Несвицкий правильно сказал: здесь невиновных нет. Ты же видел документы о том, что эти гады тут творят.
– Хорошо, – кивнул майор. – Пошли за персонажем…
Богдан проснулся от того, что кто-то тряс его за плечи. Он замычал и попытался вырваться, но получил лещей по щекам.
– Ауфштейн! – раздалась команда сверху.
И дисциплина, вбитая в него годами, сработала безукоризненно. Ковтюх вскочил и заморгал глазами. Перед ним стоял немецкий офицер с погонами майора. Еще на черном, щегольском мундире виднелась восьмиконечная звезда с цифрой «4» на голубой эмали. Маг. На лейтенанта он смотрел презрительно. Чуть в стороне маячил фельдфебель с тяжелым взглядом карих глаз. И взгляд его добра не обещал.