Волхв (вторая редакция романа)
Шрифт:
— Легко проверить, что я работаю в школе на том берегу.
— Мы знаем, школа там есть. Вы, конечно, не носите с собой удостоверение личности?
— Это просто глупо.
— Гораздо глупее в теперешних условиях то, что я у вас его не требую.
Определенный резон в ее словах был.
— Паспорт я не захватил. Может, греческий вид на жительство сойдет?
— Разрешите взглянуть? Ну, пожалуйста!
Я запустил руку в задний карман, зажег несколько спичек, чтобы она рассмотрела в документе мои имя, адрес и профессию. Наконец она протянула вид на жительство мне.
— Все
Она не собиралась шутить.
— Можете поклясться, что вы не его помощник?
— Помощник, но только в том смысле, что Жюли, по его словам, проходит экспериментальный курс лечения от шизофрении. А этому я никогда не верил. Во всяком случае, переставал верить, стоило мне с ней увидеться.
— Вы не были знакомы с Морисом до того, как появились тут месяц назад?
— Ни под каким видом.
— И контрактов с ним не заключали?
Я взглянул на нее.
— А вы, значит, заключали?
— Да. Но там ничего подобного не предусматривалось.
— Помедлила. — Жюли завтра вам все расскажет.
— Я тоже с удовольствием познакомился бы с какими-нибудь подлинными документами.
— Ладно. Это справедливое требование. — Бросила сигарету, затушила ее носком туфли. Следующий вопрос застиг меня врасплох. — На острове есть полицейские?
— Сержант и два рядовых. А почему вы спрашиваете?
— Так, из любопытства.
Я глубоко вздохнул.
— Подведем итоги. Сперва вы с ней были призраками. Потом — сумасшедшими. Теперь вот-вот угодите в наложницы.
— Иногда я думаю, что это был бы лучший исход. Самый понятный. — И быстро заговорила: — Николас, я в жизни ничего не принимала близко к сердцу, потому-то мы, может, и оказались здесь, да это и сейчас в каком-то плане одно удовольствие… но, честное слово, мы и правда просто англичанки, которые за два месяца забурились в такие дебри, что… — Она осеклась, и воцарилась тишина.
— Вы разделяете восхищение, с каким Жюли относится к Морису?
Помедлила с ответом; взглянув на нее, я увидел холодную улыбку.
— Подозреваю, мы с вами найдем общий язык.
— Выходит, не разделяете?
Отвела глаза.
— Сестра куда способнее меня, но… элементарного здравого смысла ей недостает. Я-то, хоть и не понимаю, что именно тут происходит, чую подвох. А Жюли вроде все на ура принимает.
— Почему вы спросили про полицейских?
— Да потому, что здесь мы как в тюрьме. Тюрьма, конечно, вполне уютная. Ни камер, ни решеток… она ведь вам говорила, он уверяет, что мы в любой момент можем отправиться домой. Вот только мы все время ощущаем какой-то надзор или опеку.
— Но сейчас-то мы в безопасности?
— Надеюсь. Но скоро мне надо идти.
— Сообщить в полицию ничего не стоит. Было бы желание.
— Это радует.
— Ну, а вы как думаете, что здесь на самом деле происходит?
Кислая улыбка.
— Я у вас о том же хотела спросить.
— На мой взгляд, в психиатрии он что-то смыслит.
— Он часами расспрашивает Жюли, когда вы уходите. Что вы говорили, как вели себя, как она вам врала… и тому подобное. Впечатление, его так и подмывает влезть в чужую шкуру — каждую подробность выпытывает.
— И
— Он нас обеих гипнотизировал — меня всего один раз. Такое немыслимое… вам тоже довелось?
— Да.
— А Жюли — не один. Чтоб тверже выучила роль. Биографию Лилии. А потом — повадки шизофреников, настоящий спецкурс.
— И под гипнозом выспрашивает?
— По правде — нет. Всякий раз печется, чтоб та, кого он не гипнотизирует, присутствовала на сеансе. Я сижу и слушаю, с начала до конца.
— И все-таки дело нечисто?
Снова замялась.
— Кое-что нас смущает. Момент соглядатайства, что ли. Кажется, он все подсматривает, как вы тут с ней кадритесь. — Взглянула на меня. — Жюли вам рассказывала про сердца трех? — И по лицу моему догадалась, что нет. — Ну, расскажет еще. Завтра.
— Что за сердца трех?
— По первоначальному плану мне тоже полагалось вступить в игру.
— А дальше?
— Пусть она вам расскажет.
— Мы с вами…? — предположил я.
Помедлила.
— Он уже от этого отказался. С учетом того, как все повернулось. Но мы подозреваем, что первоначальный план он вообще не собирался выполнять. И потому непонятно, зачем я-то здесь болтаюсь.
— Подлость какая. Мы ж ему не пешки.
— Это ему лучше, чем вам, Николас, известно. Дело не в том, что ему надо поставить нас в тупик. Ему надо, чтоб мы сами его в тупик поставили. — Она улыбнулась и прошептала: — Кстати, я лично так и не решила, радоваться или плакать, что прежний план отменен.
— Позволите передать это вашей сестре?
Усмехнулась, отвела взгляд.
— Вы меня всерьез не принимайте.
— Я уж понял, что не стоит.
Сделала короткую паузу.
— У Жюли был очень тяжелый роман, Николас. Совсем недавно он закончился разрывом. Это одна из причин того, что она уехала из Англии.
— Как я ее понимаю!
— Да, вы должны понимать ее. Но я к тому, что ей и старых мучений достаточно.
— Я не собираюсь ее мучить.
Подалась вперед.
— У нее просто талант — цеплять не тех мужиков. Вас я не имею в виду, я вас почти не знаю. Но последнее ее достижение оптимизма не внушает. — И добавила: — У меня одна мысль: во что бы то ни стало ее уберечь.
— От меня ее беречь не требуется.
— Беда в том, что она всю жизнь ищет поэзии, страсти, отзывчивости — всей этой романтической дребедени. Мой рацион не в пример грубее.
— Проза и пудинг?
— Я не жду, что у красивого мужчины и душа будет красивая.
Она произнесла это с тоскливой горечью, какая пришлась мне по вкусу. Я исподтишка взглянул на ее профиль и на миг вообразил иной спектакль, где их роли схожи, где обе, и темная и светлая, принадлежат мне одному; скабрезные новеллы Возрождения, где девушки меняются местами, пока не наступит рассвет. Я представил, что в будущем, ладно, так и быть, я женюсь на Жюли, но не менее привлекательная и абсолютно не похожая на нее свояченица присутствует в нашей семейной жизни, пусть всего лишь в качестве эффектного контраста. Близнецы — всегда оттенки, соблазны, диффузия двух «я»; тела и души, отражающиеся друг в друге, неразделимые.