Волк и голубка
Шрифт:
— Да как ты смеешь! Сделал меня своей рабыней, лишил добродетели и теперь задаешь подобные вопросы! Ах ты, гнусный предатель, подлый осел…
Сорвав с кровати шкуру, она вскочила и бросилась к двери, но у самого порога остановилась и обернулась. Горечь и злоба кипели в душе, не находя выхода. Разгневанно топнув ногой, она помчалась по лестнице в зал, не заметив Болсгара, удивленно глазевшего на нее со своего места у очага. Эйслинн пересекла двор, но не зная, куда идти, свернула на узкую тропинку, ведущую к лачуге Майды, и насмерть перепугала мать, когда распахнула
Ничего не объяснив Майде, она уселась на единственный стул, завернулась в шкуру и упрямо уставилась на огонь. Старуха распознала все признаки надвигающегося урагана и поняла, что наконец-то отомщена — дочь отвергла Вулфгара. С губ Майды сорвался смешок. Злорадно оскалившись, она вскочила и начала плясать вокруг дочери, не разделявшей ее восторгов. Но раздавшиеся внезапно тяжелые шаги заставили ее замолчать. Дверь заскрипела и задрожала под тяжелыми ударами.
— Эйслинн!
Девушка рассерженно оглянулась и снова залюбовалась языками пламени.
— Эйслинн!!
Стропила тряслись, но Эйслинн не отвечала. Наконец засов вылетел из гнезда. Дверь, сорванная с кожаных петель, упала на пол. Майда вскрикнула и забилась в угол. Эйслинн вскочила со стула и в бешенстве стиснула зубы. Вулфгар переступил через лежавшую дверь и направился к разъяренной девушке.
— Саксонская девчонка! Запомни: никакие запоры не помешают взять то, что мне принадлежит!
— Я принадлежу тебе, господин? — издевательски бросила она.
— Да! — прогремел он.
Эйслинн заговорила медленно, словно каждое слово причиняло ей неимоверную боль:
— Так я стала твоей, господин, по праву завоевателя? Или после слов, произнесенных священником? А может, просто потому, что ты так утверждаешь?
— Ты спала с этим подлым псом? — закричал Вулфгар.
— Нет! — взорвалась Эйслинн и продолжала уже мягче и медленнее, чтобы он лучше понял: — Как я могла решиться на такое в присутствии Хэма, Глинн и моей матери, да еще Суэйна, каждую ночь спавшего под моей дверью? Неужели стала бы развлекать их подобными играми? — Глаза девушки засверкали непролитыми слезами. — Неужели стала бы отрицать очевидное и умолять пощадить меня и мое достоинство? Если желаешь, верь каждому слову Гвинет, но не ожидай, чтобы я кланялась, пресмыкалась и просила прощения за то, чего не совершала! Решай, кто прав, я или твоя сестра! Больше я не собираюсь отвечать на твои обвинения и не стану молить тебя признать мою правоту.
Вулфгар долго смотрел на нее и, протянув руку, осторожно смахнул прозрачную каплю с ее щеки.
— Ты нашла место в моем сердце, саксонская дева, — пробормотал он, — куда лишь одна ты способна нанести удар.
Он рывком прижал ее к себе, заглянул в ее огромные глаза, сгорая от страсти и желания, и, не произнося ни слова, взял ее на руки и понес через ночь в тускло освещенный дом. Провожая их взглядом, Болсгар тихо хмыкнул:
— Ах эти молодые парни, всегда добьются своего!
Глава 18
Начался второй месяц года, и
Лачуга Майды к утру окончательно выстывала, и сейчас Эйслинн старательно загасила оставшиеся угли, чтобы вымести золу и почистить очаг. Сегодня Вулфгар будет ухаживать за лошадьми, как всегда, когда работы было мало. Девушка воспользовалась этой возможностью, чтобы навестить мать и принести еды. Майде стало трудно выходить в ледяной ливень.
Старуха сидела на грубо сколоченной кровати. Полубезумная улыбка кривила ее губы. Старая ведьма хищно наблюдала за ничего не подозревающей дочерью.
У Эйслинн разболелась поясница, и девушка быстро выпрямилась, потирая спину. От резкого движения комната поплыла перед глазами, и Эйслинн, пошатнувшись, ухватилась за каменный дымоход, чтобы не упасть. Она подняла руку, пытаясь отереть пот со лба, но в мозгу эхом отдались слова матери:
— Ребенок уже шевелится?
Эйслинн испуганно вскинулась и повернулась к старухе, силясь что-то сказать. Она отступила от очага и тяжело села, подняв глаза на мать в немой мольбе. Руки крепко сжимали метелку.
— Думала, сможешь вечно скрывать это от меня, дитя мое? — злорадно осведомилась Майда.
— Нет, — пробормотала Эйслинн, задыхаясь в спертом воздухе лачуги. — Я слишком долго скрывала это от себя.
Только сейчас она поняла, что уже какое-то время носит под сердцем младенца. Груди набухли, и с ночи, проведенной в постели с Рагнором, у нее не было месячных. Печаль тупой болью разрасталась в груди, а от слов Майды скрутило все внутри, где уже росло зароненное кем-то из двоих семя.
— Да, малышка моя, я знаю, ты тяжела, но чье это дитя? — промолвила мать.
Дикий хохот разнесся по комнате. Майда начала раскачиваться, восторженно хлопая руками по коленям. Наклонившись вперед, она поманила дочь искривленным пальцем и хрипло прошептала:
— Не грусти, дочь моя! Какая сладостная месть! Как передерутся между собой хвастливые норманнские лорды! Бастард за бастарда!
Эйслинн в ужасе охнула при мысли, что принесет в мир еще одного незаконнорожденного ребенка. Она не находила утешения в словах матери и, неожиданно почувствовав потребность остаться одной, схватила плащ и поспешно вышла во двор.
Холодное прикосновение тумана немного освежило девушку, и она медленно побрела назад к дому, пробираясь среди ив, росших на краю болота. Остановившись у трясины, она посмотрела на журчащий ручеек, и на миг показалось, что он смеется над ней. Когда-то гордая Эйслинн так низко пала. Чьего ублюдка она носит? Чей он? Чей?
Ей хотелось заплакать, криком выплеснуть тоску и боль, но она лишь тупо смотрела на темную воду и неясные силуэты деревьев, не зная, как объясниться с Вулфгаром. Он, конечно, не обрадуется, поскольку привык к вечерним развлечениям в постели. Нужна ли ему беременная любовница?