Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»
Шрифт:
— Если отыщется. — Она отступила в сторону, приглашая гостя войти.
— Не споткнитесь о ведро, — добавила она. — У меня здесь все вверх дном. Хорошо, мальчики не видят, с чем мне приходится здесь сражаться. Увидь они это, забрали бы отсюда свою мамочку, прежде чем вы глазом успели бы моргнуть.
Вспомнив бычьего вида «мальчиков», едва ли подозревающих о существовании сыновней почтительности, Берден смог выдавить из себя лишь нейтральную улыбку. А миссис Пенистен, приблизив свое лицо к лицу Бердена, сказала с радостным, почти
Взрыв ее визгливого смеха сопровождал Бердена, пока он шел в мастерскую.
Создавалось впечатление, что усилия миссис Пенистен почти ничего не изменили в этом царстве грязи и беспорядка. Хотя, возможно, она только что появилась здесь. Ничего не было вымыто или освобождено от налета пыли, а к обычному неприятному запаху добавилась кислая вонь от остатков пищи, до сих пор пребывавших в полутора десятках чашек на столе и на полу. Именно здесь, как нигде, были бы кстати энергия и сообразительность Руби.
Марголис рисовал. Кроме тюбиков с краской, вокруг стояли многочисленные горшочки с неопределенным содержимым. В одном как будто находился песок, в другом топорщилось что-то вроде железных опилок. При появлении Вердена Марголис поднял голову.
— Я решил не думать об этом, — сказал он с твердостью. — Я продолжаю работать. Энн вернется. — И, словно это решало вопрос, добавил: — Миссис Пенистен согласна со мною.
Из разговора с этой почтенной дамой Берден вынес совсем другое впечатление. Но он не стал возражать — пусть человек радуется жизни, пока может. Он вытащил зажигалку:
— Видели эту штуку когда-нибудь раньше?
— Это зажигалка для прикуривания сигарет, — важно произнес Марголис. Так археолог мог определить таинственный предмет, найденный в древнем кургане.
— Я хотел узнать, не принадлежит ли она вашей сестре?
— Не знаю. Никогда не видел у нее зажигалки. Впрочем, она получает массу подарков. — Он перевернул зажигалку. — Смотрите-ка, на ней ее имя.
— На ней имя Энн, — поправил Марголиса Берден.
Метла предшествовала появлению миссис Пенистен в студии. Казалось, ее веселили не столько слова Марголиса, сколько сам факт его существования. Стоя за его спиной в то время, как он рассматривал зажигалку, она заговорщически подмигнула Вердену:
— Ну-ка, дайте взглянуть. — Одного взгляда ей хватило. — Нет, — сказала она, — нет.
На сей раз она засмеялась, по-видимому, над доверчивостью Вердена, над тем, что Берден предполагает, будто Марголис способен вообще опознать что-либо. Берден позавидовал ее простоте. Для нее не существовало проблемы взаимоотношений с гением. Для нее он был просто мужчина, беспомощный в практических делах да еще неясно выражающийся, значит, — сумасшедший, которого она по-человечески жалела и опекала и над которым не прочь была посмеяться.
— У нее никогда не было ничего подобного, — твердо заявила миссис Пенистен. — Мы с нею обычно выпивали по чашечке кофе поутру. И
— Значит, она могла получить ее в подарок в январе?
— Если и получила, то никогда мне не показывала. Не было у нее газовой зажигалки, не было. «Мой сын может достать вам зажигалку по сходной цене, потому что он у меня в торговле», — сказала я, но она…
Предчувствуя боль в ушах от пронзительного смеха миссис Пенистен, которым она завершала все свои истории независимо от их содержания, Берден прервал ее:
— Я сам выйду, не беспокойтесь, — и поспешно двинулся к двери.
— Не забудьте про ведро! — весело крикнула миссис Пенистен ему вдогонку.
Он шел к калитке среди нарциссов. Этим утром все было золотым: солнечный свет, эти неяркие цветы весны и небольшой предмет у него в кармане.
Автомобиль Киркпатрика стоял на подъездной дорожке. Берден прошел вплотную к нему, задев полой пальто надпись и желто-лиловые цветы на борту.
— Он говорит, что болен, — резким, громким голосом проговорила миссис Киркпатрик.
Берден показал свое удостоверение; оно произвело на нее не большее впечатление, чем рекламная брошюра.
— Говорит, что схватил простуду. — В последнее слово она вложила бесконечное презрение, словно речь шла о какой-нибудь редкой, странной и неприличной болезни. Она ввела Вердена в дом и оставила наедине с двумя большеглазыми молчаливыми детьми, сказав: — Присаживайтесь пока, подождите. Я скажу ему, что вы пришли.
Через две или три минуты спустился Киркпатрик. В шелковом халате поверх костюма он напомнил Вердену персонажей из будуарных комедий тридцатых годов, на которые изредка его затаскивала жена. Обитые вощеным ситцем кресла и панели под дерево усиливали это впечатление, но, в отличие от этих весельчаков и повес, вид у Киркпатрика был понурый. Будь здесь настоящая сцена, публика решила бы, что герой забыл начальные строки своей роли. Киркпатрик был небрит. Он выдавил из себя улыбку для детей и легонько коснулся длинных светлых волос девочки.
— Я иду разбирать постели, — сказала миссис Киркпатрик.
Это заявление в ее устах прозвучало угрозой. Муж одобрительно кивнул, улыбнувшись как человек, поощряющий интерес жены к необычному интеллектуальному увлечению.
— С сожалением узнал, что вы себя неважно чувствуете.
— Я думаю, это психологическое, — отозвался Киркпатрик. — Вчерашний день стоил мне нервов.
Психологическая простуда, подумал Берден, что-то новенькое.
— Очень жаль, — сказал он вслух, — поскольку, боюсь, вам придется пройти через все это снова. Вы не считаете, что лучше прекратить фарс, в котором мисс Марголис интересует вас якобы только в связи с живописью ее брата?