Волк по имени Зайка

Гончарова Галина Дмитриевна

Обнаженная.

Я вздохнул.

Естество давало о себе знать, поэтому пришлось снять со стула плащ и набросить на девушку. Она недоуменно повела плечами.

— Зачем?

— Тебе не холодно?

— Нет… ах да, вы же не любите наготу.

— Мы?

— Люди.

— А ты — дух леса?

Девушка рассмеялась. Весело и звонко.

— Конечно, нет. Они совсем иные.

— а я думал, ты… это ведь ты тогда была на дороге?

— Я.

Лицо ее стало серьезным и сосредоточенным.

—

Почему ты оказался на башне?

Вот тут уже и я вспомнил.

— Зайку искал. Ты не видела такой белой пушистой лапочки? Нет?

Девушка прикусила нижнюю губу. Зубки у нее были острыми и мелкими, только два клычка чуть выдавались вперед.

Встала с кровати, прошлась по комнате.

— Колин… я должна буду умолять тебя на коленях. Скрыть от тебя я ничего не смогу, уже поздно. Но если ты заговоришь — будет плохо не только мне. Даже не так. Я просто умру, а других может постигнуть судьба хуже смерти. Ты поклянешься мне молчать о том, что сейчас услышишь?

Я даже не задумался.

Кинжал так и остался под подушкой, всыплет мне Шакр за такое разгильдяйство по первое число. Но…

Я достал клинок и приложил к ладони. Острое лезвие разрезало кожу, показалась кровь. И я внес кинжал в пламя свечи.

— Сталью, огнем и кровью своего рода клянусь хранить все, что ты мне поведаешь в тайне. Пусть покарает меня Четырехликий, пусть огонь сожжет меня, пусть железо обернется ржавчиной в моей руке, пусть моя кровь проклянет меня, если я нарушу эту клятву.

Слова клятвы не менялись уже несколько тысяч лет. Наверное, это была самая серьезная клятва из всех возможных.

Девушка покачала головой.

— Сумасшедший. Дай сюда руку.

Ее язычок пробежался по ранке. Раз, другой, третий, она облизнула капельку крови с губы,… а я глазами своим не поверил!

Рана затягивалась буквально на глазах. Нет, шрамом она не стала, но сейчас ее покрывала плотная корочка, такая образовалась бы только через день.

— Ты меня не боишься?

Черные глаза ее блестели лихорадочным блеском. И я не выдержал.

Притянул ее к себе — и коснулся губами ее губ. Нежных, ласковых… с отчетливым привкусом моей крови. Да и не все ли равно?

Пусть даже это нечисть — я никуда ее не отпущу!

Она моя! И я ее люблю!

Зая.

Я поняла, что пропала, когда губы Колина коснулись моих губ.

Великий Лес!

Это было так нежно, невероятно нежно — и осторожно, словно я была из тумана и развеюсь при первом прикосновении. Он целовал меня, как свою ожившую мечту.

Райшен… с ним никогда так не было.

Да и сам Райшен был другим. В Лесу все было просто. Мы знали, чем и для чего занимаемся…

то есть молодежь.

А что было сейчас между мной и Колином?

Беспредельная, всепоглощающая нежность.

Он держал мое лицо в ладонях и целовал так, словно это было чудом. Поцелуй креп, становился все сильнее и яростнее, я отвечала — и осознавала простую истину.

Для меня — поздно.

Я никуда от тебя не уйду, Колин. Я полюбила тебя.

Не знаю, когда и как это произошло, но полюбила.

Когда ты не дал убить несчастную зайчишку на дороге? Когда понимая, что тебя могут убить, стремился спасти своих людей? Когда лежал раненый и я волновалась за тебя? Когда признавался, что прекраснее меня никого не встречал?

Неважно.

Это все уже неважно, потому что я люблю.

А он?

Любит ли он меня?

Кого он любит?

Эта мысль заставила меня отпрянуть.

— Нет!

Колин посмотрел на меня так, словно я его ударила, а потом медленно перевел взгляд на свои руки.

— Нет… прости меня, пожалуйста. Я не хотел. Только не уходи, прошу тебя! Я… я бы скорее руку себе отрубил, чем тебя обидел! Клянусь!

Я вздохнула. Конечно, он в е понял неправильно. Я не считала себя оскорбленной, наоборот. А теперь предстояло объяснить ему, что глупые человеческие обычаи не имеют ко мне никакого отношения. Меня нельзя оскорбить несоблюдением их непонятных ритуалов, потому что я не человек.

И это было страшно.

Колин.

Я… это случилось против моей воли, но по моему желанию. Я обнимал ее. И целовал мою ожившую мечту.

А она отвечала мне. Ужасно неумело, но — искренне, в этом я не мог сомневаться. И ее громадные черные глаза смотрели так доверчиво… А потом она отпрянула.

— Нет…

В этот миг мне стало страшно.

А если она сейчас уйдет? И я никогда ее больше не увижу? Если я ее обидел? Оскорбил, сам не понимая и не желая этого?

Четырехликий, помоги мне!

Я же не смогу без нее жить! Я что-то говорил, пытаясь объясниться, но она определенно меня не слушала. А потом на мои губы легла маленькая ладошка.

— Не надо, Колин. Ты меня не обидел.

И я понял, это правда. Но…

— Остановила я тебя по другой причине. Ты сейчас как слепец в темноте. Сначала я должна все рассказать тебе, а потом ты сам решишь, хочешь ли иметь со мной что-то общее.

— Можешь ничего не рассказывать, — пожал я плечами. — Мне все равно. Только скажи, ты останешься?

— Пока ты меня не прогонишь.

Я выдохнул.

Четырехликий, спасибо тебе! Клянусь, я подарю храму пару подсвечников! За такое — и золотых не жалко.