Волк среди волков
Шрифт:
— Замечательно! — согласился Штудман, и пять минут спустя они, захватив купальные принадлежности, выходят из флигеля.
Первый, кто попался им навстречу, был тайный советник Хорст-Гейнц фон Тешов, владелец Нейлоэ. Одетый в зеленый грубошерстный костюм, он идет, опираясь на дубовую палку, и когда оба берлинца, представленные ему только мимоходом, хотят пройти, отделавшись легким поклоном, старый хитрец обращается к ним:
— Да ведь это же замечательно, господа, что я вас встретил! Я раздумываю, я соображаю, я ломаю голову — неужто так скоро уехали? Неужто так скоро
Как и подобает, оба улыбаются превосходительным шуткам, Штудман весьма сдержанно, а Пагель от всей души: этот сельский бородач, красный, как только что покрашенный деревянный щелкунчик, кажется ему очень забавным.
— Должно быть, собрались ради воскресного дня пойти пошататься для прохлаждения? Деревенских красоток, молодой человек, тут видимо-невидимо… Обращать на них ваше внимание, господин фон Дудман, я не решаюсь…
— Штудман, — поправил бывший обер-лейтенант.
— Ах да, да, прошу извинения, сударь, да, я знаю. Просто обмолвился, ведь здесь все вас так зовут. Вчера еще один из кучеров, которого вы, верно, пробрали за плохую езду, сказал: «Дуди себе на здоровье, Дудман! Не ты первый, не ты последний здесь дудишь»!
— Вчера? — переспросил Штудман.
— Ну да, вчера! А может быть, не вчера? Да нет, конечно же вчера — у меня котелок еще варит, господин фон Штудман.
— Я просто потому спрашиваю, что вы, господин тайный советник, уже несколько дней ломаете голову, не уехали ли мы, — сказал Штудман, улыбкой несколько смягчая колкость своих слов.
Пагель так и прыснул.
Старик смущен, но через минуту уже тоже смеется. Смеясь, хлопает он Пагеля по плечу, а хлопать он умеет крепко. У Пагеля чешутся руки дать сдачи, но он еще недостаточно знает веселого старика, лучше воздержаться.
— Замечательно! — хохочет тайный советник. — Тут-то он меня и поддел! Хитер господин фон Штудман, это вам не ночной сторож со своей трещоткой!
И вот он уже опять серьезен, и по этой внезапной серьезности Штудман понимает, что все предыдущее только комедия, разыгранная для них обоих из каких-то еще не понятных ему соображений. «Я тебя еще не раз поддену», подумал воинственно настроенный Штудман.
— Может быть, у вас, господа, найдется минутка времени? — спросил старик. — У меня готово письмо для моего зятя, уже сколько дней лежит, никак не соберусь переслать, последнее время столько было всего… Не занесете ли вы его мимоходом на виллу?..
— Охотно… — открыл было рот Пагель, на которого господин фон Тешов смотрел особенно пристально.
Но Штудман не дает Пагелю договорить:
— Ну, разумеется, господин тайный советник. Мы скажем лакею, чтобы он зашел за ним.
— Отлично! Превосходно! — воскликнул владелец Нейлоэ, но теперь в его тоне нельзя уловить ни капли благодушия. — Впрочем, мне думается, старику Элиасу не вредно поразмять ноги. Я пошлю его…
Он кивает обоим и, тяжело ступая, направляется к замку прямо через кусты.
— Черт возьми, Штудман, — заметил озадаченный Пагель. — Вы рассорились с ним навсегда. Почему вы так нелюбезны с этим веселым стариком?
— Я вам
— А ведь на вид такой простодушный, веселый старик!
— Не верьте ему! Не рассказывайте ему ничего и никогда! Не выполняйте ни одной его просьбы! Мы служим у ротмистра — до старика нам дела нет.
— Ах, Штудман, да вы пессимист! Я убежден, старик веселый щелкунчик.
— А я убежден, что даже с письмом, которое мы должны были передать, дело нечисто. Ну, да там видно будет. А теперь — идем!
И они идут.
Между тем старик стоял в замке у себя в кабинете и крутил ручку телефона, словно это была ручка кофейной мельницы. Он вызывал добавочный «лесничество». Наконец он услышал писклявый голос лесничего, взявшего трубку.
— Что, вам уши заложило, что ли, Книбуш? Только и знаете, что дрыхнуть. Будьте покойны, уж я позабочусь, чтобы вы могли отдохнуть, только денег на отдых от меня не ждите!.. Да вы вообще-то слышите, Книбуш?
— Так точно, господин тайный советник!
— Слава те господи, значит, еще слышите. Ну так слушайте же! Я сейчас видел обоих свежеимпортированных моим зятьком берлинских мошенников, они слонялись по имению с полотенцами под мышкой. Ясно, они собрались к нам в лес, купаться в рачьих прудах. Сейчас же берите ноги в руки и тихонечко подкрадитесь, а когда оба молодчика будут в воде, только смотрите, не раньше, растолкуйте им, что эти пруды — мои и им там делать нечего! Можете забрать их одежду, вот смеху-то будет; а за вас, Книбуш, я заступлюсь, вы не пострадаете…
— Но, господин тайный советник, не могу же я… Один в чине обер-лейтенанта и на «ты» с господином ротмистром…
— Ну и что с того, Книбуш, что с того? Какое это имеет отношение к тому, что он купается в моих рачьих прудах? Я вам говорю, обделайте это аккуратно и словно от себя… Боже вас упаси сказать, что я вас подослал! Не то увидите… нет, не то ничего больше не увидите…
— Так точно, господин тайный советник…
— Вот еще что, Книбуш! Послушайте, любезный, куда вы так спешите? Когда с вами говорит хозяин, надо обождать, пока вас отпустят, вы, я вижу, никак не дождетесь, чтобы вас совсем отпустили. Книбуш, слышите, что я говорю?
— Так точно, господин тайный советник…
— Так вот вчера звонил следователь из Франкфурта — у Беймера температура выше сорока, он все еще без сознания. Говорят, это вы его так обработали…
— Но не мог же я, господин тайный советник…
— Разумеется, могли, любезный! Вам бы кинуться со всех ног, сделать перевязку, позвать врача, сестру милосердия, по мне хоть повивальную бабку Мюллер — эх он бедняга, да ведь он же просто добренький браконьер, если он в вас стреляет, так только потому, что вы, злодей этакий, не даете ему полакомиться жарким из косули, ведь так? Не может же следователь поставить ему это в вину, а? Ведь он тоже человек, а?