Волк среди волков
Шрифт:
— Ты поймал вора и поджигателя, Мейер? Отлично, ротмистр за это похвалит; и придется ему попридержать язык насчет того, что мы-де тряпки, и что руки у нас коротки, и что мы побаиваемся людей… Заспался, сволочь! — закричал лесничий и сильно ткнул лежавшего ногою в ребра. — Живо! Вставай и марш со мной в холодную!..
Но тот, кого он пнул ногой, только сдвинул фуражку с лица, метнул в разъяренного лесничего пронзительный взгляд и выпалил еще более пронзительным голосом:
— Лесничий Книбуш!..
Мейер-губан с большим удивлением и еще большим удовольствием увидел, какое действие произвело это простое
— Господин лейтенант!..
А тот медленно поднимался, отряхивал с мундира и штанов сучки и сухие травинки и говорил:
— Сегодня в десять вечера у старосты собрание. Оповестите людей. Приведите с собой и этого коротышку. — Он встал, поправил на себе кобуру и добавил: — Кстати, разъясните людям, каким количеством оружия мы располагаем в Нейлоэ, годного к употреблению оружия и боеприпасов… поняли?!
— Слушаюсь, господин лейтенант! — пробормотал старый бородач, но от Мейера не укрылось, что он подавил вздох.
Непонятный субъект коротко кивнул Мейеру, сказал:
— Итак, порядок, камрад! — и скрылся в кустах, за сосенками, за мачтовыми соснами, в густом бору. Исчез, как сон!
— К черту! — сказал Мейер, задыхаясь, и уставился в зеленую чащу. Но там уже опять все было неподвижно и сверкало полуденным блеском.
— Да, тебе «к черту», Мейер, — разворчался лесничий. — А я сегодня бегай весь день по селу, а по нраву это людям или нет — тоже еще неизвестно. Иные странно так покривятся и скажут, что все это вздор и что с них, мол, довольно и капповского путча… Но… — продолжал лесничий еще жалобней, — ты же его видел, какой он есть, сказать ему это в лицо никто не посмеет, и стоит ему свистнуть, все являются. Возражения слышу всегда только я один.
— Кто он есть? — спросил, любопытствуя, Мейер. — С виду он вовсе не такой всемогущий!
— А кем ему быть-то? — отозвался сердито лесничий. — Не все ли равно, как он себя назовет — своего настоящего имени он нам не откроет. Сказано, лейтенант…
— Ну, в наши дни лейтенант не большая шишка, — заметил Мейер, но все же ему импонировало, как тот осадил лесничего.
— Не знаю, большая шишка лейтенант или не большая, — пробурчал лесничий. — Во всяком случае, люди ему повинуются… Они там, — продолжал он таинственным тоном, — определенно затевают большое дело, и если оно удастся, то Эберту и всей красной шушере конец!
— Ну-ну! — сказал Мейер. — Многие так думали. Оказывается, красная краска въедливая, нелегко ототрешь.
— А вот на этот раз выйдет! — прошептал лесничий. — За ними, видно, стоит рейхсвер, и сами себя они называют Черным рейхсвером. Ими кишит вся наша сторона, и они так и прут и с Прибалтики, и из Верхней Силезии, да из Рура тоже. Их называют рабочими командами, и они будто бы не вооружены. Но ты же сам видел и слышал…
— Стало быть, путч! — сказал Мейер. — И меня просят участвовать в нем? Ну, я еще наперед крепко подумаю. Если мне человек заявляет: «Порядок, камрад!» — этого мне, извиняюсь, мало!
Лесничий шел уже дальше. Он перебирал озабоченно:
— У старого барина — четыре охотничьих ружья да две трехстволки. Потом винтовка. У ротмистра…
— Верно! —
— Да если б я только знал! — захныкал лесничий. — Но я же не знаю. Я уже повсюду выспрашиваю. Ротмистр ездит в Остаде и выпивает иногда с офицерами рейхсвера. Мы можем здорово влипнуть, и я, если дело сорвется, потеряю, может быть, место и кончу на склоне лет тюрьмой…
— Ну только не скули, старый морж! — засмеялся Мейер. — Дело же просто: почему нам прямо не спросить у господина ротмистра, хочет ли он, чтоб мы принимали участие, или нет?
— О, господи, господи! — вскричал лесничий и в неподдельном отчаянье заломил руки над головой. — Ты вправду самый безмозглый свистун на свете, Мейер! Ну как ротмистру ничего об этом деле не известно, а мы ему все выдадим? Ты же должен знать из газет: «Предатели подлежат суду фемы!..» Эх, я же сам… — спохватился он вдруг, и небо над ним почернело, все семь шкур, шурша, поползли с его плеч, руку свел ледяной мороз… — Старый я дуралей, я же выдал тебе все! Ах, Мейер, окажи ты мне милость, дай мне тут же на месте честное слово, что ты ни одной душе не выдашь ничего! А я не выдам ротмистру, что ты подпалил лес…
— Во-первых, — заявил Мейер, — леса я не поджигал, его поджег лейтенант, а стоит ли тебе выдавать лейтенанта, ты сам соображай. Во-вторых, если я и вправду подпалил лес, сегодня в десять часов вечера я зван к старосте и, стало быть, тоже принадлежу к Черному рейхсверу. И если ты после этого меня предашь, Книбуш, ты же знаешь: предатели подлежат суду фемы…
Мейер стоял, осклабившись, посреди лесной прогалины и смотрел на болтуна и труса Книбуша дерзко и вызывающе. «Если даже заваруха с путчем ни к чему не приведет, — думал он, — она хоть обезвредит этого жалкого наушника: он теперь ни полслова не посмеет сказать на меня ни старому барину, ни ротмистру!..»
А напротив него стоял старый лесничий Книбуш, и попеременно то краска, то бледность заливала ему лицо. «Вот тоже, — рассуждал он про себя, сорок лет прослужил человек, старался, из кожи лез, думал: будет потом поспокойнее. Но нет, становится только хуже, а уж как сейчас я по ночам вдруг просыпаюсь от страха, не случилось ли чего, так со мной еще никогда не бывало. Раньше одна была забота — веди отчетность по дровам, и страх один — так ли ты сосчитал; да еще иногда из-за косули, чтоб не свернула со своей тропы, когда барин у меня сидит в засаде. А нынче всю ночь лежишь в темноте, сердце все пуще стучит, а в мыслях — порубщики и лейтенанты. Эта сволочь теперь вдвойне обнаглела, готовится путч… И вдобавок я тоже втянут в него, когда я ровно ничего не имею против господина президента республики…»
Но вслух он между тем говорил:
— Мы же сослуживцы, Мейер, и сыграли не одну приятную партию в скат. Я никогда на тебя не наговаривал господину ротмистру, а сейчас насчет пожара в лесу у меня вырвалось так только, сгоряча. Я бы никогда тебя не выдал, ну конечно же нет!
— Ну конечно! — подхватил Мейер и нагло осклабился. — Сейчас без малого двенадцать, на свекловичное поле я никак не поспеваю. Но за выдачей кормов мне обязательно нужно присмотреть, а потому я сажусь на велосипед. Ты, может, побежишь следом, Книбуш, тебе ж это нипочем, а?