Волк в овечьем стаде
Шрифт:
— Ты хочешь сказать: я обязан упрятать этого типа подальше, где он никому не причинит вреда? А если предположить, что мы говорим о Томми спустя двадцать лет?
Она имела дело с детьми и не утеряла детского восприятия мира. И все же она была мужественней меня. Дженет смерила меня долгим взглядом.
— Я бы сказала то же самое.
Она поднялась.
— Больше нет ни секунды. Приходи во время ленча, я куплю тебе бутерброд с тунцом.
Уходя, она потрепала меня по плечу, что подняло мне настроение.
Я думал о головоломке, которую она мне подкинула.
Трудно было вообразить Остина мальчиком. Преодолев свою болезненную беспомощность, он стал мужчиной, которому была нужна власть, чья жизнь подчинялась только этому желанию. Я не мог представить Остина в кабинете врача: полного раскаяния, желающего измениться, пытающегося заставить поверить в это и врача. Но за его слезами проглядывал все тот же человек, который будет управлять окружающими людьми доступным способом и который считает детей нацией, готовой к покорению.
Если кого-то и можно было винить, так это отца Остина, но и у него, возможно, было свое оправдание. Он был мертв, но причиненный им вред не ушел с ним. Боль живет долго после того, как исчезнет раздражитель, и подобно радиосигналу распространяется дальше.
Мне было жаль Остина и всех остальных, но не в моей власти было помочь ему. То, что он был жертвой, не объясняло его преступную суть. И я был единственным человеком, который мог пресечь его деяния. Если я этого не сделаю, если Остину удастся вывернуться из-под града моих ударов, он окончательно убедится в своей неуязвимости.
Глава 12
Я должен был поставить Элиота в известность. Был полдень, но в его офисе сообщили, что он уже ушел. Мэйми ответила утвердительно, он находился дома. Я сказал ей, что заеду.
Элиот и Мэйми жили в Олмос-Парке, старом, дорогом районе, но их роскошный дом не был самым шикарным. Это было каменное, одноэтажное строение без архитектурных изысков. В свое время, должно быть, им было тесновато с их тремя детьми. Теперь он походил на сказочный домик, окруженный ухоженными цветочными клумбами и венком из осенних листьев на двери, покрытый темным лаком. Элиот напоминал мне доброго гнома в расстегнутом жилете с трубкой во рту.
— Входи, входи, — сказал он, и Мэйми, проходя по коридору за его спиной, повторила приглашение.
— У меня всего несколько минут. Можно тебя?
Выйдя наружу, Элиот изменился в лице. Он оставил трубку и сосредоточился.
— Я уже сообщил его адвокату, но думаю, тебе тоже следует знать. Мы начинаем судебное заседание утром в понедельник.
Элиот подождал. Он посуровел.
— Я не могу рисковать, Элиот. Мои консультанты говорят, что такие, как Остин, не меняются. Он всегда будет угрозой для детей. Я не могу… пренебречь своими обязанностями, —
— Он не виноват, — тихо произнес Элиот, ничего больше не добавив. Он говорил так, будто давал мне последний шанс. Я не воспользовался возможностью, но его тон лишил меня желания извиняться. Элиот попытался продолжить:
— Он был еще ребенком…
— Он уже не ребенок. Он взрослый мужчина и отвечает за свои поступки. Следует положить этому конец. Все не могут быть жертвами в этом деле. Кто-то должен нести ответственность.
Голос Элиота был тихим, но в нем ощущались стальные нотки.
— Я говорил тебе, что, по-моему, с помощью лечения…
— Лечение его не изменит. Он не хочет меняться, он хочет избежать наказания, и только. Он не мучит себя раскаянием.
Элиот больше не спорил. Я почувствовал себя опустошенным.
— Прости, Элиот.
— И ты меня прости, Марк.
Голос его звучал проникновенно. Он знал, что так будет. Я ждал его объяснений. Он не отводил от меня взгляда.
— Я согласился защищать его на суде, — сказал Элиот. Если бы он ударил меня, я бы и то не чувствовал себя таким уничтоженным. Не знаю, думал ли Элиот, что должен все объяснить мне, или выражение моего лица говорило само за себя.
— Остин попросил меня, и я согласился, — продолжал он. — Мне противно бороться против тебя. Я ненавижу саму мысль о том, как это будет выглядеть, как это навредит твоим шансам на выборах. Но я не могу бросить в беде этого парня. И еще одно, Марк. — Он схватил меня за рукав. — Он невиновен. Жаль, что не могу представить тебе доказательства, но…
Теперь мы были в разных лагерях.
Моя машина послушно ехала к Дворцу правосудия. Прибыв туда, я сразу же направился в кабинет Джека Пористера. Он и еще один следователь держали на коленях портативную игру. Когда я вошел, второй следователь развернулся и сделал вид, что занят бумагами, но Джек просто взглянул на меня, вскинув брови.
— Ты так и не выяснил, куда делся Крис Девис? — спросил я.
— Исчез с лица земли, — ответил Джек.
Или провалился сквозь землю. В прошлом Остина уже было одно мертвое тело. Он клялся, что не причастен к этому, но он привык давать зароки.
— Пошли кого-нибудь в школу Томми Олгрена, — сказал я. — Не жди, пока он выйдет из здания. Не хочу, чтобы он и на секунду оставался один.
— Уже сделано, — отрапортовал Джек.
Я уставился на него:
— Ты такой сообразительный?
— Скорее предусмотрительный. Я знал, что наши мысли совпадут.
— Необязательно, — сказал я. — Однако спасибо.
Он пожал плечами.
— Какую еще каверзу он может придумать? — спросил я Бекки час спустя. Я приютился на одном из неудобных стульев в ее узком кабинете, чувствуя себя пленником. Я говорил об Остине, но думал об Элиоте. Поэтому Бекки ответила по-своему.
— Он отвлечет тебя от основного, и ты не подготовишься к суду.
Она с жалостью посмотрела на меня, такой взгляд предназначается хорошему другу, который потерял разум.