Волки и медведи
Шрифт:
Сходили за Плюгавым, объяснили, что к чему.
– Да вы чего, рехнулись? – сказал Ваша Честь, когда до него наконец дошло. – Вам там бошки оторвут! Кишки выпустят! Захар с катушек слетел, бандитствует внаглую!
– Попрошу вас! – Евгений Львович заледенел и подтянулся. – Вы, насколько я понял, отвечаете за нашу безопасность. Мы предлагаем, вы обеспечиваете, именно в таком порядке. – Он кашлянул. – Если все здесь, конечно, вкладывают в слово «порядок» одинаковый смысл.
– Ещё как отвечаю, – сообщил Плюгавый. И он подсобрался, и он почуял врага. – В печёнках уже ваша безопасность сидит. Порядка я не знаю, по-ихнему! Не пальцем деланный! Родина
Евгений Львович с покорной (что приходится выносить! какие руки пожимать!) улыбкой оглянулся и вдруг обнаружил, что он не на кафедре и даже не за столом в кругу единомышленников, и – верный Пётр Алексеевич не в счёт, у него, между нами, быстрота реакций оставляет желать лучшего – насмешливые, враждебно настроенные слушатели с интересом ждут, когда местный держиморда утрёт профессору нос – своим, так сказать, вонючим платком, буде таковой имеется.
– Мы требуем! – возгласил он. – Пётр Евгеньевич?
– Да-да. – Петру Евгеньевичу пришлось взять тот же тон. – Безоговорочно.
Здесь неминуемо встаёт вопрос о статусе комиссии. Администрация Финбана пустила её в провинцию в порыве отчаяния, задабривая Город и не предполагая, что горкомиссары, заботливо снабжённые горой отчётов, справок и докладных записок, возжаждут увидеть народ в натуральную величину. Кабинет выделили, куратора из замов (да какого! пламенного подражателя) приставили – чего им ещё? И Колун, и губернатор, и смекнувшая, что к чему, челядь выкинули комиссию из головы: вплоть до того, что губернатор забывал о ней справляться, а челядь – уступать дорогу.
В сложившихся непредвиденных обстоятельствах Плюгавый, покипятившись, побежал бы к Колуну за инструкцией, и Колун наверняка бы сумел всё уладить: кого надо обругав, кому надо польстив. Но Плюгавый ещё бушевал, ещё смотрел сквозь ярость, не видя, как брезжит за пеленой и подаёт ему спасительные знаки здравый смысл – и юрист спокойно ждал, и я в углу улыбался, – когда дело, а с ним и судьбу, взял в свои неуклюжие честные руки Потомственный.
Потомственный задрал голову. Глядя на Плюгавого, он сжал руки, а теперь забыл расцепить и так и застыл, в позе такой хрестоматийной для картины и такой курьёзной для живого человека. Кем он себя в эту минуту увидел: молящимся королём, реформатором, вождём на баррикадах? Оставалось сказать роковые слова глубоким голосом.
Он оказался глупее, чем я думал. И отважнее, к сожалению.
– Вызывайте дружинников, Ваша Честь, – сказал Потомственный, и голос зазвенел. – Едем немедленно. Под мою ответственность.
Всей толпой забившись в раздолбанный микроавтобус дружинников, мы поехали в гости к Захару. Профессора аккуратно, с кротким отвращением поглядывали в окошки. Потомственный мучился от стыда за эту жалкую замордованную страну. Юрист степенно листал записную книжку, а Плюгавый исподтишка глазел на него, потому что не раз слышал, как Колун называет городских юристов «настоящими волками», и потому что именно этот городской юрист похож на волка совсем не был, разве что упорным молчанием. Дружинники сидели, погружённые в собственные печали.
Управление милиции ещё больше стало похоже на осаждённую крепость: тяжелее оружие у часовых, прочнее двери, толще решётки на окнах. Даже свой арестантский зелёный фургон менты поставили так, чтобы никакой камикадзе не придумал въехать
Захар встретил нас весело, добродушно, с огоньком: налитые кровью глаза заискрились, губы расползлись над крупными зубами, частью золотыми, частью – пожелтевшими от времени, табака и иных невзгод.
– Счастлив наконец-то познакомиться, – проклекотал он, выпрастываясь ради дорогих гостей из-за стола и раскрывая объятия, в которые, впрочем, никого не собирался заключать. – Только и разговоров по земле, что о вашей благородной миссии.
А уж радость-то! Некоторые, знаете, до сих пор считают, что права человека не про нас, лапотников, написаны. Не там родились, где права раздавали! Рылом не вышли для гуманизма… Ну чего стоим как неродные? Прошу садиться.
И Захар плюхнулся обратно в кресло. Стульев в кабинете было всего три. Юрист уселся без колебаний. Профессора покосились на меня, друг на друга и всё-таки сели. Я остался стоять, поудобнее привалившись к заклеенной инструкциями и плакатами стене.
– Хотелось бы ответить тем же, – сухо сказал Евгений Львович. – Но, извините, чаще всех нарушает права человека именно ваше ведомство. Очень много жалоб.
– Да? И на что же жалуются?
– Самоуправство, превышение должностных полномочий, вымогательство, подстрекательство, применение запрещённых мер воздействия, унижение достоинства заключённых и арестованных, случаи откровенного грабежа, – скорбно перечислил Пётр Евгеньевич.
– Действительно, нехорошо получается. – Захар помрачнел. – Недоглядели, выходит, недоработали… И виновато, если кто недоглядел или недоработал, начальство. То есть я. – Он покачал головой, произвёл руками приличествующие жесты. – Грабёж, надо же. Простой грабёж или с разбоем?
Юрист погрузился в записную книжку. Профессора ненадолго оторопели, но не дали себя сбить.
– Правоохранительные органы провинции, – сказал Евгений Львович, – не выполняют своих функций в должном объёме. Иногда кажется, что они выполняют функции какие-то прямо противоположные. Вами пугают детей! К вам обращаются за помощью, когда хотят совершить какое-нибудь беззаконие! Лица, призванные обеспечивать защиту граждан, обеспечивают – во всех смыслах – только себя!
– Два доказанных грабежа с разбоем, – сказал юрист, поднимая голову.
– И у меня те же цифры, – согласился Захар. – Полная доказательная база, свидетели, хоть сейчас в суд.
– Но случаев таких на самом деле двадцать два! – возопил Пётр Евгеньевич. – Может быть, даже сто двадцать два! А если бы и было всего два, как вы подчёркиваете, то всё равно не «всего», а «целых»!
– Так. Ну и что я должен сделать немедленно?
– Мы разработали Концепцию Гуманитарной Интервенции, – начал Евгений Львович, ощутив твёрдую почву под ногами. – Город готов прислать книги, пособия, экспозиции, специальные программы, по которым вы сможете обучать сотрудников… стандарты, наконец. Я, – он картинно спохватился, улыбнулся коллеге, – и Пётр Евгеньевич, мы не относимся к тому сорту кабинетных учёных, которые при слове «стандарт» падают в обморок. Жизнь нуждается в том, чтобы её упорядочили, в правилах, в целеполагании. В условиях, когда Город рад поделиться опытом, когда вам нет необходимости начинать процесс с нуля, можно достичь исключительно многого за самое малое время.