Волки и овцы
Шрифт:
Лыняев (со вздохом). Ну и чего ж еще, и чего ж еще!
Глафира. Но вот однажды, когда ваша нежность уж не знает пределов, я говорю вам со слезами: «Милый папаша, мне стыдно своих родных, своих знакомых, мне стыдно людям в глаза глядеть. Я должна прятаться от всех, заживо похоронить себя, а я еще молода, мне жить хочется…»
Лыняев. Да… ах, в самом деле!
Глафира. Прощай, милый папаша! Не нужно мне никаких твоих сокровищ.
Лыняев. Ах, черт возьми, как это скверно!
Глафира.
Лыняев. За кого?
Глафира. Ну, хоть за Горецкого.
Лыняев. Отличная партия!
Глафира. Да, он беден, но я все-таки буду иметь хоть какое-нибудь положение в обществе. Да уж кончено, я решилась.
Лыняев. Но нельзя же так вдруг, ни с того ни с сего бросить человека! Надо было прежде думать и заранее предупредить.
Глафира. Я боялась, милый папаша. Разве ты не видишь, я худею, сохну день ото дня, я могу захворать серьезно, умереть.
Лыняев. Это бессовестно! Все это притворство!
Глафира. Если ты не веришь, как тебе угодно; я готова пожертвовать для тебя даже жизнию.
Лыняев. Ну вот то-то же!
Глафира. Что делать, у мужчин такие твердые характеры.
Лыняев. Все-таки я поставил на своем.
Глафира. Да, на своем. Где ж нам спорить с вами! Только в тот же день к вечеру я незаметно исчезаю, и никто не знает, то есть никто не скажет вам, куда. Проходит день, другой; вы рассылаете по всем дорогам гонцов, сыщиков, сами мечетесь туда и сюда, теряете сон, аппетит, сходите с ума. И вот за несколько минут до того, когда вам уж действительно нужно помешаться, вам объявляют по секрету, где я скрываюсь. Вы бросаетесь ко мне с подарками, с брильянтами, со слезами умоляете меня возвратиться, — я непреклонна! Вы плачете, я сама рыдаю! Я люблю вас, мне жаль с вами расстаться, но я неумолима. Наконец я говорю вам: «Милый папаша, ты любишь холостую жизнь, ты не можешь жить иначе, — сделаем вот что! Обвенчаемся потихоньку, так что никто не будет знать; ты опять будешь вести холостую жизнь, все пойдет по-прежнему, ничто не изменится, — только я буду покойна, не буду страдать». Вы, после недолгого колебания, соглашаетесь.
Лыняев. Да, очень может быть, очень может быть, действительно, это возможно. Но я все-таки поставил по-своему.
Глафира. Да, по-своему. Но на другой же день откуда у меня эта светскость возьмется, эта лень, эта медленность в движениях! Откуда возьмутся эти роскошные туалеты!
Лыняев. Да, вот…
Глафира. Оттопырится нижняя губка, явится повелительный тон, величественный жест. Как мила и нежна я буду с посторонними и как строга с вами. Как счастливы вы будете, когда дождетесь от меня милостивого слова. Уж не буду я суетиться и бегать для вас, и не будете вы папашей, а просто Мишель… (Говорит лениво.) «Мишель, сбегай, я забыла в саду на скамейке мой платок!» И вы побежите. Это вот один способ заставить жениться; он хотя старый, но верный; а то есть еще и другие.
Лыняев. Да, но ведь так можно поймать человека
Глафира. Разумеется. Вы в совершенной безопасности, потому что никого не любите.
Лыняев. Я в безопасности и очень этому рад. Но уж если бы мне пришлось полюбить кого-нибудь, то я полюбил бы вас. (Целует руку Глафиры.)
Глафира. Это что такое? Это зачем?
Лыняев. Так.
Глафира. Если просто «так», то обидно. На вас нежность нашла, ну, а благо я тут близко, так вы и беретесь прямо за меня руками.
Лыняев. Да нет. Ведь вы сами хотели, чтоб я любезничал с вами.
Глафира. Ах, я и забыла! Ну, так целуйте, пожалуй.
Лыняев. Да и поцелую. (Целует другую руку.)
Глафира. Вы, видно, тоже начинаете входить во вкус вашей роли.
Лыняев. Я давеча боялся чего-то; а теперь так нахожу, что это очень приятная шутка.
Глафира (со вздохом). Да, да, к сожалению, только шутка.
Входит Анфуса.
Явление девятое
Лыняев, Глафира, Анфуса.
Анфуса. Ужинать уж… ждут… Что ночью-то. Сыро… Прислали уж… меня…
Глафира (Лыняеву). Пойдемте!
Лыняев. Я сейчас за вами.
Глафира и Анфуса уходят.
А какая она хорошенькая, какая милая, умная! Ведь вот долго ли! Посидишь этак вечера два с ней — и начнешь подумывать; а там только пооплошай, и запрягут! Хорошо еще, что она в монастырь-то идет; а то бы и от нее надо было бегать. Нет, поскорей поужинать у них да домой, от греха подальше, только она меня и видела. А после хоть и увижусь с ней, так только «здравствуйте!» да «прощайте!». Хороша ты, Глафира Алексеевна, а свобода и покой, и холостая жизнь моя лучше тебя.
Действие четвертое
Лица
Купавина.
Глафира.
Анфуса.
Лыняев.
Василий Иванович Беркутов, помещик, сосед Купавиной; представительный мужчина, средних лет, с лысинкой, но очень живой и ловкий.
Горецкий.
Лакей Купавиной.
Комната в азиатском вкусе в доме Купавиной, с одним выходом на террасу; стеклянная растворенная дверь с портьерами; по сторонам двери два больших окна, закрытые драпировками; по стенам и под окнами мягкие диваны. За балюстрадой террасы виден сад и за ним живописная сельская местность.