Волки из страны Далеко-Далеко. Трилогия
Шрифт:
– Меня зовут Гвиннет. Я получила это имя в честь моей матери, но она умерла раньше, чем я вылупилась. Так что высиживать яйцо пришлось другой птице, и она же помогала моему отцу меня воспитывать. Иногда она называла меня Гвинни. А тебя как зовут?
Волк внезапно насторожился. Впервые за все время он выпустил кость из пасти и пристально вгляделся в сову.
– Фаолан. Она назвала меня Фаоланом.
Гвиннет не спросила, кто «она». И так ясно – медведица-гризли. Волк пододвинулся чуть ближе, по-прежнему придерживая кость лапами.
– Твоя
– Помогала воспитывать и учила кузнечному ремеслу, – отозвалась сова.
– Значит, у тебя были отец и вторая мать?
– Да. Я же сказала, у нас много общего.
Ощущать приятную теплоту очага для Фаолана было в новинку, и он, сжимая кость в лапах, подполз еще ближе к огню. Тот словно жил своей собственной жизнью: как деревья из почвы, вырастал из угольков, а языки его пламени плясали на ветру в прихотливом ритме. Время от времени угли трескались и испускали рой искр, похожих на маленькие звездочки. Это был целый мир – да что там говорить, целая Вселенная!
Не сводя с огня глаз, Фаолан заговорил. Голос его был грубоват и глух, и Гвиннет подумала, что волк уже довольно давно ни с кем не разговаривал. Иногда в его речи проскальзывали скрипучие нотки, напоминавшие звуки ржавых дверных петель, – масковые сипухи порой находили такие в развалинах и пускали на переплавку.
– Своего отца я не знаю. Мать… мне порой кажется, что я ее смутно помню, но только запах, больше ничего. От Гром-Сердца у меня гораздо больше воспоминаний.
– Гром-Сердца?
– Да, это она меня воспитала.
Волк на мгновение затих, затем снова заговорил, еще более скрипуче:
– Она ушла, покинула меня… не знаю почему.
– Так звали медведицу – Гром-Сердце, правда? Медведицу-гризли.
Фаолан отвел взгляд от огня и кивнул. Имя кормилицы, произнесенное совой вслух, чрезвычайно его тронуло. До этого мгновения он никогда не слышал его из чужих уст.
Волк положил морду на лапы, по-прежнему не выпуская из них кость, и посмотрел на Гвиннет.
– Она ушла. Там был ее череп. А у меня теперь осталось… только это, – и он, как бы в подтверждение своих слов, лизнул кость. – Она прижимала меня лапами к себе, когда я сосал молоко. Я слышал, как громко бьется ее сердце.
– И ты прозвал ее Гром-Сердце, – тихо подытожила Гвиннет.
– Да. А твой отец тоже покинул тебя? И вторая мать? – Фаолан с любопытством вскинул голову.
– Мой отец погиб на войне. А мою вторую мать убили.
– Убили?
– Просто так, без причины. Даже не ради добычи.
– Но она не покидала тебя. И отец не покидал тебя. И первая мать.
– Мне кажется, твоя первая мать тоже не покидала тебя. Как и Гром-Сердце.
– Но моя первая мать действительно покинула меня, – упрямо возразил Фаолан. – Тогда-то меня и нашла Гром-Сердце. Если бы не медведица…
– Тебя отобрали у первой матери, – перебила его Гвиннет.
– Отобрали? – Фаолан даже вскочил от неожиданности. Шерсть на загривке у него
– Знаешь, кузнечному ремеслу я обучалась у своей второй матери. Но мой отец, Гвиндор, многое рассказывал о волках.
– Расскажи! Расскажи мне о волках! Расскажи, почему меня отобрали, – торопливо умолял Фаолан. Голос его стал еще грубее, но сияющие зеленые глаза по-прежнему были словно прикованы к кости Гром-Сердца.
И Гвиннет рассказала ему про обею, обязанную, согласно древнему обычаю, удалять из стаи всех малькадов – бросать уродливых щенков на верную гибель. А мать и отца малькада в этом случае исключали из стаи.
Небо становилось все темнее, огонь – все ярче. Фаолан тихо лежал и слушал объяснения сипухи. В какой-то момент он принялся понемногу глодать кость Гром-Сердца, и в паузах между фразами Гвиннет то и дело слышала скрежет его зубов.
– Но если волчонок выживает, его могут принять в стаю в качестве глодателя.
– Глодателя? А это кто такой?
Прежде чем ответить, Гвиннет окинула взором кость, на которой Фаолан уже выгрыз какие-то линии.
– Это тот, кем суждено стать тебе. Только твое мастерство уже развито не по годам. Оно превосходит все, что я видела даже в друмлине Хаймиша, фенго Стражи.
Последние ее слова показались волку странно знакомыми, как будто он уже слышал их раньше. Нет, не слышал – видел! Фаолан вспомнил рисунки на стенах пещеры: пять вулканов и холмы из костей – друмлины, – на которых сидели волки. У него вдруг возникло ощущение, что он не просто видел их, а когда-то, давным-давно, сам был одним из этих волков.
– Значит, если я вернусь, то стану глодателем?
Гвиннет ничего не сказала в ответ, только молча кивнула. До сих пор у других птиц или зверей Фаолану не приходилось видеть таких отчетливых и понятных движений.
– Но это нелегко, – добавила она.
– Ты же сказала, у меня хорошо получается.
– Тем труднее будет.
– Не понимаю.
– Когда глодатели возвращаются в стаю, к ним относятся очень грубо. Молодые волки им завидуют. Нужно будет показать, на что ты способен.
– Но разве я уже не доказал, что достаточно способен, раз выжил, когда меня оставили на верную смерть? – воскликнул Фаолан и почти по-медвежьи пробурчал что-то нечленораздельное. В самом деле, это было древнее медвежье ругательство, с помощью которого выплескивала гнев Гром-Сердце, – «урскадамус», проклятье бешеного медведя.
Немного помолчав, он заговорил уже спокойным голосом:
– Значит, моя первая мать не покидала меня. Меня у нее просто отобрали. А как же вторая, Гром-Сердце?
– Уж не хочешь ли ты сказать, что Гром-Сердце нарочно ушла от тебя? – удивленно моргнула Гвиннет.
– Но ведь у медведей нет обычая отбирать детенышей.
Вопрос волка застал Гвиннет врасплох. Конечно, никому в здравом уме даже мысли не придет отобрать что-либо у гризли.
– Она не уходила от тебя, Фаолан. И вообще перестань так думать.