Волки Кальи
Шрифт:
Человек в черном картинно вздыхает.
— Слишком долгая история, слишком мало времени. Зови меня Уолтер, если хочешь. Что же касается этого места, то мы на дорожной станции, как я тебе и говорил. Маленькая промежуточная остановка между гудком отправления в твоем мире и радостными криками встречающих в последующем. О, ты считал себя повидавшим виды странником, не так ли? Потому что прошелся по твоим тайным хайвеям? Но только теперь, святоша, у тебя началось настоящее путешествие.
— Перестань так меня называть! — кричит Каллагэн. В горле у него уже пересохло.
— Святоша, святоша, святоша! — тараторит человек в черном, словно капризный ребенок, но Каллагэн знает, что в душе незнакомец смеется над ним. Он чувствует, что этот человек в черном, если это человек, в душе смеется над многим. — Ну ладно, не стоит из-за этого ссориться. Я буду звать тебя Дон. Тебя это устроит?
Черные точки на горизонте то исчезают, по появляются в стоящем над пустыней мареве. А скоро исчезнут совсем.
— Кто они? — спрашивает он человека в черном.
— Люди, которых тебе никогда не встретить, — мечтательно отвечает человек в черном. Капюшон чуть сдвигается. Каллагэн видит восковую линию носа и глазницу, заполненную черной жидкостью. — Они умрут под горами. Если не умрут под горами, в Западном море есть чудовища, которые сожрут их живьем. «Дод-а-чок!» — вновь он смеется. — Но…
«Но ты в этом не уверен, друг мой», — думает Каллагэн.
— Если даже они преодолеют все препятствия, — говорит Уолтер, — вот это их убьет. — Он поднимает ящик. И вновь Каллагэн слышит неприятное звяканье колокольцев. — И кто сведет их вместе? Ка, разумеется, однако даже ка нужен друг, каи-маи. И этот друг — ты.
— Я не понимаю.
— Не понимаешь, — с грустью соглашается человек в черном, — а у меня нет времени на объяснения. Как Белый Кролик в «Алисе», я опаздываю на очень важное свидание. Они преследуют меня, видишь ли, а мне пришлось вернуться, чтобы поговорить с тобой. Так что я занят-занят-занят! Теперь я должен вновь их обгонять… как еще я могу приманить их к себе? Ты и я, Дон, должны завершать нашу беседу, к сожалению, такую короткую. Возвращаемся на станцию, амиго. Шустро, как кролики!
— А если я не хочу! — Да только разве у него есть варианты? Менее всего ему хочется возвращаться в конюшню. Может, попросить этого типа отпустить его и попытаться догнать людей, превратившихся в точки на горизонте? Что, если он скажет человеку в черном: «Вот где я должен быть, и твоя ка хочет, чтобы я был там»? Но он заранее знает ответ. С тем же успехом можно плевать против ветра.
Словно в подтверждение его слов Уолтер говорит:
— Хочешь ты или нет, значения не имеет. Ты пойдешь, куда направляет тебя Король, и там будешь ждать. Если эти двое умрут в пути, а так скорее всего и произойдет, ты будешь спокойно жить в том месте, куда я тебя пошлю, там и закончишь свои дни, после долгих лет жизни, возможно, с ложным, но, безусловно, приятным осознанием, что ты искупил свои грехи. Ты будешь жить на своем уровне Башни после того, как я давно превращусь в тлен на моем. Это я обещаю тебе, отец, ибо видел все в Магическом кристалле, так что говорю правду! А если их ничто не остановит? Если они придут в то место, где будешь ты? Что ж, в этом крайне маловероятном случае ты будешь всеми силами
И он направляется к Каллагэну. Тот отступает к конюшне, где ждет ненайденная дверь. Он не хочет туда идти, но больше некуда.
— Не подходи ко мне, — говорит он.
— Нет, — отвечает Уолтер, человек в черном. — Не могу. — Он протягивает ящик Каллагэну. И одновременно хватается за крышку.
— Нет! — вскрикивает Каллагэн. Потому что не хочет, чтобы человек в черном открыл ящик. В нем находится что-то ужасное, его содержимое может ужаснуть даже Барлоу, злобного вампира, заставившего Каллагэна испить его крови и отправившего странствовать по всей Америке как капризного ребенка, компания которого ему надоела.
— Продолжай идти и, возможно, я его не открою, — издевается над ним Уолтер.
Каллагэн пятится к конюшне. Скоро он уже под крышей. И с этим ничего не поделаешь. Он физически чувствует, как сокращается расстояние до односторонней двери.
— Ты жесток! — выплевывает он.
Глаза Уолтера широко раскрываются, на мгновение на лице читается глубокая обида. Это, возможно, абсурд, но Каллагэн заглядывает в запавшие глаза человека в черном и убежден, что чувство истинное. А потому теряет последнюю надежду, что происходящее с ним — сон или некая интерлюдия перед смертью. В снах, во всяком случае, его снах, плохиши, злодеи, являли собой чистое зло, не проявляли каких-либо эмоций.
— Я такой, каким меня сделали ка, Король и Башня. Мы все такие. Мы загнаны в рамки, из которых нам не выйти.
Каллагэн вспоминает Запад, где путешествовал в других реальностях: заброшенные силосные башни, закаты, которыми никто не любовался, длинные тени, собственную горькую радость от осознания, что он тащит за собой свою клетку, звяканье держащих его цепей, превращающееся в сладкую музыку.
— Знаю, — говорит он.
— Да вижу, что знаешь. Не останавливайся.
Каллагэн пятится по конюшне. Вновь до него долетает слабый запах сена давно ушедших дней. Детройт кажется галлюцинацией. Как и все воспоминания об Америке.
— Не открывай ящик, — говорит Каллагэн, — и я не остановлюсь.
— А ты прекрасный святоша, знаешь ли.
— Ты обещал не называть меня так.
— Обещания даются для того, чтобы их нарушать, святоша.
— Не думаю, что ты сможешь убить его, — говорит Каллагэн.
Уолтер морщится.
— Это дело ка, не мое.
— Может, и ка не удастся. Предположим, он выше ка?
Уолтера отбрасывает назад, как от удара. «Я богохульствую, — думает Каллагэн. — А для этого человека, полагаю, такое — не подвиг».
— Никто не может быть выше ка, лжепророк, — бросает ему человек в черном. — А комната на вершине Башни пуста. Я это знаю.