Волки Кальи
Шрифт:
Эдди улыбнулся роботу во все тридцать два зуба.
— Как дела, говенный ди-джей? — прошипел он. Поднял обе руки с оттопыренными большими пальцами. — Как дела, робот-психопат? Скажи, отлично. Скажи, спасибо тебе. Скажи, поцелуйте меня в задницу!
Джейк расхохотался. Они продолжали улыбаться и махать руками. Дети отвечали тем же. Махал руками и Энди. Повел колонну по Главной улице, распевая: «Кам-каммала-кам-четыре! Разлилась река пошире…»
— Они его любят. — Лицо Каллагэна перекосило от отвращения. — Многие поколения детей любили Энди.
— Скоро ситуация изменится, — процедил Роланд.
— Еще вопросы? — спросил Роланд после ухода Энди и детей. —
— Как насчет Тиана Джеффордса? — спросил Каллагэн. — Заварил кашу именно он. И должен принять участие в последнем действе.
Роланд кивнул.
— У меня есть для него работа. Для него и Эдди. Отец, около домика Розалиты стоит отличный туалет. Высокий, крепкий.
Каллагэн вскинул брови.
— Ага, я, говорю спасибо тебе. Его построили Тиан и Хью Ансельм.
— Можешь ты в ближайшие дни снабдить дверь крепким наружным засовом?
— Могу, но…
— Если все пойдет хорошо, засов и не понадобится, но лучше подстраховаться.
— Да, — кивнул Каллагэн. — Подстраховаться никогда не помешает. Я все сделаю.
— А какой у тебя план, сладенький? — спросила Сюзанна. Спокойным, на удивление мягким голосом.
— Никакого конкретного плана у меня нет. Потому что зачастую заранее намеченные планы только мешают. Главное для вас — не верить тому, что я могу сказать, когда мы встанем, отряхнем задницы и пойдем к горожанам. Особенно не верить сказанному мною на собрании, когда я буду стоять на этой самой сцене с перышком в руке. Потому что в основном я буду лгать. — Он улыбнулся, но глаза остались жесткими и холодными, как две ледышки. — Мой отец и отец Катберта всегда следовали правилу: «Сначала улыбка, потом ложь. В конце — выстрелы».
— Мы почти что там, не так ли? — спросила Сюзанна. — Подошли к выстрелам.
Роланд кивнул.
— И выстрелы прозвучат и стихнут так быстро, что я иной раз думаю, для чего это планирование, эти разговоры, если все всегда заканчивается пятью минутами крови, боли и глупости. — Он помолчал. — Потом мне становится тошно. Как в тот день, когда мы с Бертом пошли посмотреть на повешенного.
— У меня вопрос, — прервал затянувшуюся паузу Джейк.
— Задавай, — повернулся к нему Роланд.
— Мы победим?
Роланд так долго молчал, что в душу Сюзанны начал закрадываться страх.
— Они не догадываются, как много мы знаем. За долгие годы утратили бдительность. Если Энди и Слайтман — единственные крысы в нашем амбаре, если из Тандерклепа прискачет не слишком много Волков, если у нас не закончатся тарелки и патроны… тогда, да, Джейк, сын Элмера. Мы победим.
— Сколько это — слишком много?
Роланд задумался, его выцветшие синие глаза смотрели на восток.
— Гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — наконец ответил он. — И надеюсь, гораздо больше, чем будет на самом деле.
Во второй половине дня Доналд Каллагэн стоял перед ненайденной дверью, стараясь сосредоточиться на Второй авеню 1977 года. Сконцентрировал внимание на ресторане «Чав-Чав», куда частенько заглядывал на ленч с Джорджем и Люпом Дельгадо.
— Я всегда ел говяжью грудинку. — Каллагэн пытался игнорировать пронзительный голос матери, доносящийся из черной глотки пещеры. Когда он вошел в пещеру с Роландом, взгляд его сразу упал на шкаф с книгами, который Келвин Тауэр переправил в этот мир. Так много книг! При виде их обычно щедрое сердце Каллагэна переполнилось жадностью. Но интерес к книгам быстро угас. Он успел вытащить лишь одну, наугад, «Вирджинца» Оуэна Уистера [82] , но трудно думать о книге, когда твои умершие друзья и родственники честят тебя на все лады.
82
Уистер
Мать раз за разом спрашивала, почему он позволил вампиру, этому мерзкому кровососу, сломать ею подаренный крест. «Ты всегда был слаб в вере. — Голос переполняла печаль. — Слаб в вере и силен в выпивке. Готова спорить, ты бы и сейчас не отказался от стаканчика, так?»
Великий Боже, конечно же, не отказался бы. От виски. «Эйншент эйдж». Каллагэн почувствовал, как на лбу выступил пот. Сердце билось в два раза чаще обычного. Нет, в три раза.
— Грудинка, — пробормотал он. — С горчицей. — Перед его мысленным взором возникла пластиковая бутылочка, из которой выдавливалась горчица. Он вспомнил и название фирмы, пропечатанное на этикетке: «Плочманс».
— Что? — спросил Роланд.
— Я говорю, что готов, — ответил Каллагэн. — Если ты собираешься открыть дверь, во имя любви к Богу, открывай.
Роланд приподнял крышку ящика. В уши Каллагэна ударил звон колокольцев, разом напомнив ему о слугах закона в их больших автомобилях. Желудок сжался, из глаз брызнули слезы ярости.
Но дверь с щелчком открылась, полоса солнечного света ворвалась в пещеру, разгоняя сумрак.
Каллагэн глубоко вдохнул и подумал: «О Мария, зачавшая без греха, помолись за нас, которые верят в Тебя». И ступил в лето 1977 года.
Оказался там, понятное дело, в полдень. Время ленча. Аккурат перед рестораном «Чав-чав». Никто, похоже, не обратил внимания на его появление. На подставке, у двери ресторана, стояла зеленая грифельная доска с предлагаемыми на ленч блюдами.
83
Тако — пирожок из кукурузной лепешки с начинкой из фарша, томатов, салатных листьев и сыра с острым соусом.
Отлично, на один вопрос ответ он уже получил. Эдди побывал в Нью-Йорке 23 июня, он попал туда на следующий день. Что касается второго…
Каллагэн повернулся спиной к Сорок шестой улице и зашагал по Второй авеню. Однажды оглянулся: дверь в пещеры следовала за ним, как ушастик-путаник всегда следовал за мальчиком. Увидел он и сидящего Роланда, вставившего в уши патроны, чтобы приглушить сводящую с ума мелодию колокольцев.
Он отшагал два квартала, прежде чем остановился — с широко раскрытыми глазами, отвалившейся челюстью. Они говорили, что этого следовало ожидать, и Джейк, и Эдди, но Каллагэн не верил. Ожидал, что найдет «Манхэттенский ресторан для ума» в целости и сохранности, застывшим под теплым летним солнцем. Может, даже с надписью на листке бумаги в витрине: «УЕХАЛ В ОТПУСК. ВЕРНУСЬ В АВГУСТЕ». А уж в том, что с магазином ничего не случится, Каллагэн просто не сомневался.