Волки Кальи
Шрифт:
— Мальчик, который был с нами, не сомневался, что теперь этот король вампиров убьет его родителей или превратит их в вампиров. Чтобы отомстить. Мальчика поймали, но он сумел бежать и убил сообщника вампира, Стрэйкера.
Роланд кивнул, находя, что этот мальчик все больше напоминает ему Джейка.
— Как его звали?
— Марк Петри. Я пришел с ним в его дом, вооруженный всеми орудиями, которыми снабдила меня церковь: крестом, епитрахилью, святой водой и, разумеется, Библией. Но пришел, видя в них только символы, и это было моей ахиллесовой пятой. Барлоу меня опередил. Убил родителей Марка, схватил его самого. Я поднял крест. Он
— Мексиканская ничья, — пробормотал Эдди, вспомнив день на берегу Западного моря, когда они с Роландом оказались в весьма схожей ситуации. — Мексиканская ничья, беби.
— И что произошло? — спросила Сюзанна.
Улыбка Каллагэна поблекла. Он потирал правую, в шрамах, руку, точно так же, как стрелок потирал бедро, не отдавая себе в этом отчета.
— Вампир сделал мне предложение. Он отпустит мальчишку, если я опущу крест. И мы сразимся без оружия. Его вера против моей. Я согласился. Господи, я согласился. Мальчик…
Мальчик исчезает, как исчезают круги от брошенного камня на темной воде.
Барлоу словно прибавляет в росте. Его волосы, зачесанные назад, по европейской моде, встают дыбом. Он в темном костюме и ярком, цвета красного вина галстуке, безукоризненно завязанном, и Каллагэну кажется, что костюм сливается с окружающей вампира тьмой. Родители Марка Петри лежат у его ног, мертвые, с размозженными черепами.
— Теперь твоя часть уговора, шаман.
Но с чего ему выполнять уговор? Почему не выгнать его, чтобы они разошлись, не выявив победителя? Или убить прямо сейчас? Однако чем-то не нравится ему эта идея, ужасно не нравится, и он никак не может понять, чем именно. И умные слова, к которым он обращался в критические моменты, не помогают. Недостаток сопереживания, духовные различия с паствой не имеют никакого значения. Перед ним стоит вампир. И…
А его крест, который так ярко светился, начинает темнеть.
Страх раскаленной проволокой скручивает живот. Барлоу идет к нему через кухню Петри, и Каллагэн отчетливо видит клыки вампира, потому что Барлоу улыбается. Улыбкой победителя.
Каллагэн отступает на шаг. Потом на два. Наконец его ягодицы касаются края стола, стол сдвигается с места, но вскоре упирается в стену. Отступать больше некуда.
— Печально наблюдать крушение веры человека, — говорит Барлоу и тянется к нему.
А чего ему не тянуться. Крест Каллагэна полностью погас. Теперь это кусок гипса, дешевка, купленная его матерью в дублинской сувенирной лавчонке. Силы его, тяжелым грузом давившей на руку и способной сокрушать стены, больше нет.
Барлоу вырывает крест из его пальцев. Каллагэн жалобно вскрикивает, криком ребенка, внезапно осознающего: призрак-то настоящий, не плод его воображения, терпеливо дожидавшийся
Каллагэн смотрел на Роланда, Эдди, Сюзанну, и по его глазам они поняли: он вспоминает самый ужасный момент своей жизни.
— На собраниях «Анонимных алкоголиков» можно услышать много всяких и разных пословиц, выражений, слоганов. Один всегда вспоминается, стоит мне подумать о той ночи. О Барлоу, схватившем меня за плечи.
— Какой? — спросил Эдди.
— Будь осторожен, когда о чем-то просишь Бога, — ответил Каллагэн. — Потому что можешь и получить.
— То есть тебе дали выпить, — уточнил Роланд.
— О да, — вздохнул Каллагэн. — Мне дали выпить.
Руки у Барлоу сильные, противостоять им невозможно. Он тянет Каллагэна к себе, и тот вдруг осознает, что сейчас произойдет. Его не убьют. Смерть — это счастье в сравнении с тем, что ему уготовано.
Нет, пожалуйста, нет, пытается он сказать, но ни слова не срывается с губ, только короткий жалкий стон.
— Давай, священник, — шепчет вампир.
Рот Каллагэна прижат к вонючей коже холодной шеи вампира. Тут уж не до социальных проблем, этических или расовых вопросов. Только запах смерти и вскрытая, пульсирующая вена, выплевывающая отравленную кровь Барлоу. Никакой потери связи с реальностью, никакой постмодернистской скорби о гибели американской системы ценностей, нет даже свойственного западному человеку религиозно-психологического чувства вины. Только желание навечно задержать дыхание или повернуть голову, а лучше бы — и то и другое. Не получается. Он не дышит целую вечность, кровь вампира, как краска, марает щеки, лоб, подбородок. Но тщетно. В конце концов он делает то, что приходится делать всем алкоголикам, как только спиртное крепко берет их в оборот: он пьет.
Третий страйк. Ты вне игры.
— Мальчик убежал. Спасся. И меня Барлоу тоже отпустил. В моей смерти он не находил никакого смысла, понимаете. Вот и оставил в живых, себе на потеху.
— Больше часа я бродил по улицам города, все больше напоминавшего кладбище. Вампиров первого типа немного, и это благо, потому что даже один такой вампир может много чего натворить за очень короткий период времени. Уже половина населения стали вампирами, а я был слишком слеп, слишком шокирован, чтобы осознать это. И никто из новых вампиров не приближался ко мне. Барлоу оставил на мне метку, точно так же, как Бог пометил Каина, прежде чем отправить в изгнание в землю Нод. Я принадлежал ему по праву и крови, как сказал бы ты, Роланд.