Волки на переломе зимы
Шрифт:
В первые мгновения он не верил своим глазам, но вскоре убедился в том, что они не врут.
Ничего не выделяло эту пару среди окружающих; ничего такого, что могло бы броситься в глаза, будь они живыми.
Элтрам, который был на полторы головы выше Марчент, что-то шептал ей, склонившись к самому уху и улыбаясь влажными губами. Правой рукой он крепко обнимал свою спутницу, а та, наклонив в его сторону голову с аккуратной прической и кивая в ответ на какие-то слова, смотрела прямо на Ройбена.
Мир сразу смолк. И, казалось, опустел; в нем не осталось никого, кроме этой пары. Элтрам неторопливо оглядел
Толпа вновь закрыла просвет, в который смотрел Ройбен. Шум грянул с новой силой. Ройбен кинулся на середину улицы. Да, это были они, живые и материальные до мельчайших деталей, но сейчас они отвернулись от него и, похоже, направлялись в непроницаемую темноту магазина.
Зрелище и звуки праздника вновь стали тускнеть. Кто-то с силой врезался в Ройбена, и он лишь охнул, даже не подумав оттолкнуть невежу, кто-то взял его за руку, но и на это он почти не обратил внимания. Потом его ударили в живот, и по телу разлилось тепло, которому предстояло превратиться в боль.
Кто-то подошел к Ройбену вплотную. Но он, не замечая, вглядывался туда, в сумрак, высматривая их, ожидая их следующего появления; его сердце колотилось, как это бывало всякий раз, когда он видел Марчент, и он пытался разложить в памяти все, что успел увидеть. С уверенностью предположить, что Марчент его видела, он не мог. Возможно, она просто смотрела куда-то мимо него. Ее лицо было задумчивым, спокойным, даже отсутствующим. Так что кто знает…
Внезапно он осознал, что кто-то держит его за предплечье, а потом очень знакомый голос произнес:
– А вот еще один мужчина чрезвычайно интересного облика.
Ройбен очнулся от своих мыслей.
Перед ним стоял отец. Да, это был Фил, и Фил тоже всматривался в дверь магазина.
– Вообще-то интересных людей здесь масса, – своим не очень внятным голосом сообщил Фил. Ройбен же продолжал вглядываться в ту же дверь, где вновь вырисовались из полутьмы две знакомые фигуры. Элтрам с той же улыбкой крепко обнимал Марчент одной рукой, а Марчент в коричневом шерстяном платье, длинном платье, которое было на ней в день гибели, и коричневых, в тон, туфлях, казалась такой нежной, такой хрупкой. На сей раз она задержала взгляд на Ройбене и приветствовала его чуть заметной улыбкой. Дружелюбной, но отчужденной.
А потом они исчезли.
Просто исчезли. Исчезли из переменчивого мира, который окружал их, исчезли, как будто их здесь вовсе не было.
Фил вздохнул.
Ройбен повернулся к отцу и уставился ему в глаза. Сказать то, что ему хотелось, он не мог. А Фил продолжал смотреть на дверь магазина. Скорее всего, он заметил исчезновение этой парочки.
Но Фил тоже ничего об этом не сказал. Он просто стоял в толстой серой твидовой куртке, с намотанным на шею шарфом, с шевелящимися под ветерком волосами на непокрытой голове – и продолжал рассматривать открытую дверь магазина.
Живот у Ройбена заболел еще сильнее, а потом защемило и сердце. О, если бы он мог рассказать отцу все, абсолютно все, если бы он мог ввести отца в тот мир, куда сейчас прорывался сам, если бы он мог приобщиться к мудрости, которая всегда была наготове для него и которой он так часто пренебрегал.
Но с чего, спрашивается, следует начать?
Тут на него нахлынула греза. Фил рано или поздно переедет в дом для гостей Нидек-Пойнта. Об этом они говорили уже не раз.
А когда Фил переедет туда, что случится наверняка, они смогут общаться наедине, и Ройбен сможет – если позволят Почтенные джентльмены – рассказать ему всю историю от начала до конца. Они будут сидеть в комнате, озаренной свечами, и беседовать, беседовать, беседовать под аккомпанемент прибоя, бьющегося о скалы под обрывом.
Впрочем, эта картина тут же исчезла, сменившись куда менее благостной, да что там говорить, устрашающей перспективой предстоящих лет. Пропасть между ним и отцом будет только расширяться и углубляться. Одиночество представилось Ройбену непроницаемой оболочкой, в которой ему предстоит мучиться от удушья. На него накатила тоска. В горле встал комок.
Он посмотрел по сторонам – скорее в глубь своих мыслей, нежели на то, что окружало его в действительности, – и, пробегая глазами вдоль улицы, наконец-то увидел их. Они были везде, эти облаченные в замшу фигуры длинноволосых Лесных джентри – одни в зеленых костюмах, другие в коричневом разных оттенков, на некоторых даже были одежды ярких цветов, но у всех покрой был одним и тем же. И, конечно, длинные, распущенные, развевающиеся на ветру волосы. Кожа у всех чуть ли не светилась, глаза сияли. Они олицетворяли собой веселье и радость жизни. Увидеть их среди обычных людей, понять, кто они такие, было очень просто. Он даже узнавал отдельные лица, тех женщин и детей, которые недавно напугали его, внезапно заполнив собой всю столовую, а потом так же внезапно исчезнув.
Мало того, они рассматривали его. Кивали ему. Одна женщина с длинными рыжими волосами сделала быстрый реверанс и поспешно скрылась в толпе своих сотоварищей. И все они смотрели не только на Ройбена, но и на Фила.
А тот стоял так же неподвижно, с рассеянным видом, сунув руки в карманы, и любовался разворачивавшимся перед ним парадом.
– Взгляни на эту женщину, – вдруг негромко сказал он. – Потрясающая шляпа. Настоящий антиквариат.
Ройбен послушно взглянул туда, куда указывал отец, и разглядел эту женщину – обычного человека, а не представительницу Лесных джентри, – которая, активно жестикулируя, вела сквозь толпу многочисленную группу детей. На голове у нее красовалась чрезвычайно вычурная шляпа из зеленого фетра, украшенная помятыми уже шелковыми цветами. Шляпы, шляпы… Ну, конечно же! Как он мог забыть! Лоррейн из той кошмарной истории о боли и страдании, которую рассказал ему Джим. Лоррейн любила старомодные шляпы. Пока он думал, женщина, окруженная детьми, скрылась из виду. Возможно ли, чтобы это была Лоррейн? Пожалуй, нет.
Снова заморосил дождь.
Поначалу люди не обращали на него внимания, но постепенно начали скапливаться под навесами и крытыми входами в магазины. Небо стало быстро темнеть, в витринах и окнах загорелись новые огни, а вскоре зажглись и уличные фонари на прекрасных кованых чугунных столбах.
Уже через несколько минут в атмосфере вновь разлился праздничный дух, и шум толпы стал, казалось, даже громче, чем раньше. И даже разноцветным электрогирляндам, перекинутым через улицы, прибавилось яркости.