Волки на переломе зимы
Шрифт:
Хокан Крост надолго остановил взгляд на Ройбене, но Феликс сразу же заговорил с ним в своей обычной жизнерадостной манере.
– Ты, Хокан, конечно, знаешь, что я всегда рад тебя видеть.
– О, конечно, дружище, – ответил Хокан глубоким мелодичным голосом. А в выражении его лица проглядывала не то задумчивость, не то тоска. – Нам надо встретиться, надо поговорить. – Оба раза он сделал явственное ударение на слове «надо».
– Я бы этого более чем хотел, – сердечно отозвался Феликс. – Разве мои двери когда-нибудь были закрыты для тебя? Тем более в зимний солнцеворот? Надеюсь вскоре снова увидеть тебя.
– Да,
– Обязательно. Неужели мы упустим возможность поговорить? Ройбен, это мой старый и очень дорогой мне друг Хокан Крост, – сказал Феликс, повернувшись к Ройбену. – Я был бы рад видеть его здесь в любое время дня или ночи.
Ройбен кивнул и пробормотал что-то вроде: «Да-да, конечно».
Хокан оглянулся на других гостей, толпившихся около выхода, и, поняв, что сейчас не время для долгих разговоров, вышел из павильона.
И они скрылись из виду – эти загадочные существа; все непонятные и тревожные разговоры продолжались две, от силы три минуты. Феликс многозначительно взглянул на Ройбена, а потом вздохнул с откровенным облегчением.
– Ты ведь узнал соплеменников, да?
– Да, – кивнул Ройбен. – Пожалуй, что узнал.
– Ну, а теперь забудь о них на некоторое время, – посоветовал Феликс и с новой энергией вернулся к церемонии прощания.
Сюзи Блейкли обняла Ройбена.
– Вы даже представить не можете, какая с нею произошла перемена! – прошептала ему пастор Джордж. – Она по-настоящему веселилась!
– Я видел. Очень рад за нее. И, прошу вас, поддерживайте со мною связь.
Они ушли.
Конечно, родные и ближайшие друзья остались подольше, а с ними Гэлтон, мэр Кронин, доктор Катлер и кое-кто из старых приятелей Стюарта, гомосексуалистов. Но потом даже Селеста с Мортом заявили, что устали и им нужно ехать, и Грейс, обняв по очереди всех Почтенных джентльменов, поцеловала на прощание Ройбена и уехала вместе с тетей Джози, кузиной Шелби и Клиффордом, дядей Томом и его женой Хелен.
В конце концов скрылись в ночи и друзья Стюарта (один из них, срывая голос, орал: «Аллилуйя!», безуспешно пытаясь попасть в мотив хора), и мэр с Гэлтоном, продолжавшие обсуждать какие-то подробности фестиваля в деревне, и огромные пластиковые занавеси входа под тент опустились, отгородив павильон от сырой ветреной темноты. В большом зале закрыли и заперли окна.
Потом они направились в кухню – Феликс решил лично поблагодарить горничных и вообще весь персонал службы доставки, участвовавший в обслуживании гостей. Может быть, Ройбен присоединится к нему? Ему хотелось бы воочию продемонстрировать Ройбену свой подход к таким вещам.
Ройбен с готовностью согласился поучиться – когда нужно было давать кому-то чаевые, ему всегда становилось не по себе.
Откуда ни возьмись появилась Лиза с большой кожаной сумкой; из нее Феликс один за другим извлекал конверты для каждого – персонально! – повара, официанта или официантки, горничной, уборщика и вручал их со словами благодарности. Показав пример, он начал передавать часть конвертов
Под конец они вручили такие же конверты изрядно обалдевшим от этого подросткам-волонтерам, которые помогали гостям в поисках нужных помещений и развлекали их рассказами о доме, в котором состоялся прием. Молодежь явно не ожидала такого внимания к своим персонам и пришла в неподдельный восторг.
Остальные Почтенные джентльмены куда-то разбрелись. Вскоре остались только Лиза, Жан-Пьер и Хедди, которые устраняли мелкие недоделки, оставшиеся после работы уборщиков, и Феликс – он рухнул в глубокое кресло и стряхнул с ног лаковые туфли.
Ройбен стоял рядом, потягивал из чашки горячий шоколад и смотрел в огонь. Он хотел сказать Феликсу, что видел Марчент, но пока что не мог набраться решимости. От этого настроение Феликса могло резко испортиться – да, пожалуй, и у него самого тоже.
– Сейчас я втихомолку проживаю заново каждую минуту этого вечера, – весело сообщил Феликс, – и спрашиваю сам себя, что я мог бы сделать лучше и что нужно будет сделать на следующий год.
– Знаете, большинство присутствовавших просто никогда не видели ничего подобного, – ответил Ройбен. – Сомневаюсь, чтобы моим родителям за всю жизнь хоть бы раз пришло в голову устроить большой прием – пусть не такой, как у нас, но достаточно многолюдный. – Он сел в ближайшее клубное кресло и сознался, что бывал на симфоническом концерте лишь четыре раза в жизни, а «Мессию» Генделя слушал только один раз, да и то заснул во время исполнения. Ну, а приемы всегда наводили на него тоску: там обычно подавали какие-то скудные закуски на пластиковых одноразовых тарелках, в таких же стаканах белое вино, не оставляющее следов ни на коврах, ни на скатертях, а народ изнывал от желания скорее уйти. В последний раз он повеселился еще в Беркли, на вечеринке, куда каждый приходил со своей бутылкой, а из еды была только пицца, от которой каждому досталось лишь по небольшому кусочку.
И тут его словно подбросило: он вспомнил о Филе. Он-то наверняка еще где-то здесь!
– Боже всемогущий! Где мой отец?
– О нем позаботились, мой мальчик, – успокоил его Феликс. – Ему отвели лучшую комнату в середине восточного крыла. Лиза проводила его туда и убедилась, что у него есть все, что нужно. Я думаю, что он решил остаться здесь, но не хочет навязываться.
Ройбен откинулся в кресле.
– Но, Феликс, ведь завтра будет наш собственный Солнцеворот. – Печаль, с которой он обычно думал о том, что родителей относит все дальше и дальше от него, вдруг куда-то делась. В конце концов, в этом не было ровно ничего нового.
– Мы попросим у него прощения за то, что будем отсутствовать в эту ночь, и уйдем в лес. Скажем, знаешь ли, что это европейский обычай. Ну, что-то в этом роде. Я сам поговорю с ним. Не сомневаюсь, что он охотно пойдет нам навстречу и позволит соблюсти традиции. Ведь твой отец – глубокий знаток истории, он хорошо осведомлен об обычаях европейских язычников. Он чрезвычайно начитан. И к тому же у него есть кельтский дар.
Ройбен снова встревожился.
– Сильный дар?
– Думаю, что да, – ответил Феликс. – А разве ты сам не знаешь?