Волки севера
Шрифт:
Волков неохотно кивнул.
— Не думаешь же ты, что они хотели уплатить партийные взносы? Их нужно остановить.
— Но так нельзя… — начал Волков. Однако Бисби перебил его.
— Посмотрим, что они делают, тогда и примем решение.
Бисби взял автомат, и они вдвоем вскарабкались на вершину. Равнина перед ними казалась пустынной, только в дальней дымке виднелись холмы. Бисби осмотрел окрестности и уже был готов признать, что чукчи исчезли, но тут Волков тронул его за локоть.
— Вон они… под нами. Трое… нет, четверо.
— И оленья упряжка, — с удовлетворением добавил Бисби.
Отсюда чукчи казались не более чем четырьмя
Бисби рассмеялся.
— Умно, умно, — сказал он. — Они хотят пропустить мою упряжку, чтобы она скрылась за поворотом, а затем скинуть сани на снег перед второй упряжкой. Я уже буду вне пределов видимости и не смогу сразу прийти на помощь. Через пару минут все будет кончено. Прощай, Волков, прощай, Солдатов, и прощай надолго, Валентина.
Он поднял автомат, прицелился, но Волков схватил его за руку.
— Ты что? Ты не можешь стрелять в советских граждан. Я не позволю…
Бисби повернулся к нему.
— Я не так глуп. Я знаю положение и знаю твое мнение. Я не причиню вреда советским гражданам.
Он снова прицелился. Чукчи уже закончили работу и притаились в камнях. Олень, свободный от саней, стоял спокойно. Он сунул голову в снег. Бисби выстрелил. Тут же один из чукчей удивленно шевельнулся. Когда шум выстрела достиг их ушей, они бросились бежать вдоль камней, ища убежища. Бисби выругался, выстрелил еще раз. Олень споткнулся, вскрикнул и упал в снег. Четверо чукчей уже попрятались в камнях.
Волков похлопал Бисби по плечу.
— Хорошо, — сказал он. — Олень… это можно… забыть. Теперь они не смогут преследовать нас. Хорошо.
— Плохо, — сказал Бисби, — я истратил два патрона. И теперь их осталось только десять. Может случиться, что патроны нам понадобятся.
— Я думаю, нет. До Уэлена час езды. А потом, — он искоса посмотрел на американца, — оружие тебе не понадобится.
Они стояли на высоком холме, который, как сказал Волков, сверившись с картой, был мысом Дежнева, и смотрели на Уэлен. Уэлен оказался скоплением небольших деревянных домиков, среди которых уродливо выделялись два больших серых бетонных здания. За ними виднелся аэропорт. В ангаре стоял большой транспортный самолет. Волков радостно хлопнул Солдатова по плечу.
— Все в порядке. Аэропорт функционирует. Завтра, может, послезавтра мы улетим с этого проклятого полуострова. И…
— Да?
— Я прошу вас помочь мне. Вы, конечно знаете, что этот район жизненно важен для безопасности нашей Родины. Поэтому, пока мы будем в Уэлене, нужно, чтобы Бисби постоянно оставался в помещении и не видел ни Уэлена, ни аэропорта. Важно, чтобы сведения об Уэлене не попали к враждебным силам.
— Вы имеете в виду США?
— Конечно. Когда кончится это безумие, вопрос о безопасности, встанет еще острее. Мы живем в равновесии, дорогой Солдатов. Сила уравновешивает силу. Мы должны оставаться сильными и ничто не должно ослаблять нас. Даже то немногое, что сможет увидеть и впоследствии вспоминать Бисби.
Солдатов посмотрел на Волкова из-под капюшона.
— Может, вы и правы, Волков. Но теперь все изменилось. Теперь вступают в действие новые силы.
— Все меняется постоянно, доктор Солдатов. Я на то и послан, чтобы следить за этими изменениями.
— Только не за теми, что произошли.
Сейчас они ехали по узкой дороге,
И вот они уже на главной улице Уэлена, которая наверняка была единственной улицей поселка. Улица вся в ухабах, рытвинах, а по сторонам стоят маленькие деревянные домики. Возле некоторых домов шесты с насаженными на них вырезанными из дерева звериными мордами. Такие морды Бисби видел кое-где на Аляске. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Это ведь поселение эскимосов. Разумеется, здесь есть и горстка русских — технические специалисты со всей страны.
Пока Бисби размышлял, они проехали мимо троих человек, которые шли по улице. Поперек улицы пламенел красный плакат, на котором белыми буквами на русском языке была выведена фраза, восхваляющая достижения последнего съезда партии. А под ним виднелась надпись: «Партия и народ едины!»
Эти трое посмотрели вслед проехавшей упряжке, за которой тут же последовала вторая. Бисби не успел заметить их лиц, но по всему было видно, что это чукчи. У одного из них была винтовка.
В конце улицы, там, где она поворачивала к аэропорту, валялся телеграфный столб. Оборванные провода жалобно вздрагивали на ветру. Волков смотрел на поваленный столб и у него становилось тревожно на душе.
Они объехали столб и повернули к аэропорту. На пути им начали встречаться чукчи, бредущие к поселению. Они несли странные вещи: какие-то прямоугольные и птички. Стулья с прямыми спинками, ковровые дорожки, скрученные в цилиндры, кухонные принадлежности, и том числе и импортные аппараты для приготовления кофе. При виде упряжек чукчи испытующе смотрели на них, провожали взглядами, указывали на них пальцами. Кто-то крикнул что-то неразборчивое, но Бисби подстегнул оленей, и упряжки промчались мимо.
В самом аэропорту было пустынно. Только у дверей холла толпилось несколько чукчей.
Путешественники спрыгнули с саней и осмотрелись. Потрескивая, горел один из двух пунктов регистрации. Вокруг валялись обугленные бумаги, телефонные аппараты с оборванными проводами. Бисби, заметив взгляды чукчей возле входа, снял автомат с плеча.
— Плохи дела, — сказал он. — Пойдем посмотрим, что с самолетом.
— Не может быть, — сказал Волков, — чтобы здесь не было никого. По меньшей мере шестьдесят русских обслуживают этот аэропорт. Они живут отдельно от основного населения города — чукчей.
— Здесь основное население не чукчи, Григорий, а эскимосы, — заметил Бисби.
Волков повернулся к нему.
— Откуда ты знаешь?
— О, у меня есть дядя, и у него кузен, который взял жену с этого берега много лет назад. Это берег эскимосов.
— Значит, твой дядя женат на советской гражданке?
«Советские граждане», — подумал Бисби, любимое выражение Волкова.
— Не дядя, — сказал он. — Это кузен. Да, я полагаю, что она была советской. Но вряд ли она знала об этом. Эскимосы не соблюдают границ — ни русских, ни американских. Я думаю, что никто не говорил ей, что она ваша. А если бы и сказали, это не сыграло бы никакой роли.