Волки у дверей

Фель Жереми

Будь умницей, не то Дэрил Грир заберется ночью к тебе в окошко и утащит тебя с собой.

Помимо основной темы, Клер проявляла интерес и к супругам Грир, поскольку ей хотелось понять, догадывались ли они о том, что творилось в голове их сына; была ли у них возможность уберечь его от падения; и стало ли им известно в то роковое мгновение, кто поджег дом, заперев их там в ловушку, – тот самый дом, развалины которого она видела на фотографиях и который затерялся среди пшеничных полей так же, как Мандерли среди леса.

Прошлым летом, отправившись вместе со своей теткой в Нью-Йорк, она воспользовалась возможностью и встретилась с Маршаллом Роувом, двоюродным братом Дэрила и единственным сыном Эдны Роув, старшей сестры Лоретты. К счастью, Клер удалось разыскать его

по Интернету, и она начала переписываться с ним по электронной почте, а потом села в самолет. Маршалл Роув жил в южной части Манхэттена и работал в штаб-квартире Организации Объединенных Наций. Они встретились в баре рядом с Сохо [15] , в то время как ее тетушка отправилась на конференцию по проблемам потепления климата. Маршалл, крупный загорелый малый лет пятидесяти, первым делом взял с нее слово, что она не будет упоминать его имя в своем расследовании, после чего, хлебнув пива, он немного расслабился и рассказал ей все, что помнил про Дэрила, – в частности, про последние выходные, которые они провели с ним, когда он, Маршалл, приезжал вместе со своей матерью к Грирам в Эмпозию за восемь месяцев до трагедии. И уже тогда, общаясь с двоюродным братом, он довольно скоро почувствовал себя не в своей тарелке. Что-то в его характере пугало его, но что именно, он не знал, и со временем страхи его только усугублялись. Во всяком случае, Дэрил даже не стремился дружить с кем бы то ни было и всегда держался особняком. Он взрывался по каждому пустяку… держал трупик летучей мыши в формалине у себя на полке. Маршалл поведал ей и том, как однажды, когда они раздевались перед сном, он заметил у него на предплечье огромный синяк, а когда полюбопытствовал, откуда это, Дэрил ответил только, что набил его, когда неловко упал во время бейсбольного матча, и тут же выключил свет. Маршалл понятия не имел, что Джордж бил сына, как уверяли некоторые, Лоретта никогда не делилась своими горестями с сестрой, хотя та неоднократно пыталась ей помочь – вывезти куда-нибудь на отдых, чтобы вырвать из обстановки, которая, по ее словам, отравляла ей жизнь. Эдна Роув так и не смогла проникнуться симпатией к Джорджу, человеку грубому и жестокому, который сделал все возможное, чтобы разлучить сестер. Эдна жила все там же – в пригороде Сент-Луиса, одна в большом доме. По воскресеньям Маршалл звонил ей – справлялся о ее здоровье.

15

Сохо – район Нью-Йорка в Южном Манхэттене.

Записывая его рассказ, Клер спросила, может ли он свести ее со старшей сестрой Дэрила – Мэдди, но он сухо ответил, что давно с нею не общается и что, узнав, кто такая Клер, она категорически откажется давать ей какое-либо интервью, тем более что она не виделась с младшим братом с 1972 года – с тех пор, как покинула семейную ферму.

В довершение Клер попыталась узнать, мог ли, по его мнению, Дэрил остаться в живых, на что Маршалл ответил совершенно четко – нет: тем же летом он наверняка наткнулся на кого-то покрепче – и его труп, должно быть, уже давно сгнил на каком-нибудь пустыре, вдали от человеческих глаз.

Так-то оно лучше.

Перед тем как уйти, Маршалл полюбопытствовал, что заставило такую красивую девушку заниматься столь гнусной историей.

Клер не нашлась, что ответить.

Иной раз она и сама спрашивала себя об этом.

Над головой у нее послышался приглушенный шум, оторвавший ее от воспоминаний, – он раздался в комнате, где спал Дамьен.

Когда она вошла, он лежал на кровати, скрючившись. Окно было наполовину открыто, белые шторы шевелились на сквозняке. Клер, босая, подошла к окну и затворила его. На ковре, под окном, лежал расколовшийся пополам цветочный горшок, а вокруг него валялись комочки земли.

Дамьен не сводил с нее глаз. Клер положила руку ему на лоб.

– Что случилось, Дамьен? Это ты открыл окно?

– Нет, не я, – прошептал он.

– Ладно, ложись, уже поздно. Давай-ка спи, не то завтра утром будешь разбитый.

Она снова уложила его и прикрыла ему плечи

толстым одеялом, но он засучил ногами и сбросил одеяло. Тогда Клер схватила его за руки.

– Нет, не надо, он снова придет! – с нескрываемым страхом вскричал он.

Какое-то время Клер стояла неподвижно, нависнув над ним, а потом отпустила и присела на край кровати.

– Кто еще? Кто придет?

– Ну ты же знаешь… бука.

Она невольно вздрогнула, но тут же собралась с духом, чтобы скрыть волнение.

– Ты уже взрослый мальчик, тебе скоро двенадцать, в твоем возрасте не пристало верить во всякое такое…

– Нет! Он существует! И как только ты уйдешь, он придет опять!

– Ну хорошо, послушай, я оставлю дверь открытой и включу в коридоре свет, идет? Тебе здесь нечего бояться, уж поверь.

– Ладно, – проговорил Дамьен, снова укладываясь в постель.

Клер укутала его одеялом и поцеловала в щеку.

– И все-таки, может, заглянешь под кровать – проверишь?

– Ладно, как скажешь, – вздохнув, ответила она, – а потом ты прикусишь язычок на всю ночь, понял?

– Да, понял.

Она опустилась на колени, едва сдерживая возглас недоумения. Под кроватью было пусто – только чернильный мрак, казавшийся бесконечным, как будто скрывавший призрачную грань в другое измерение, готовое выйти за свои сумрачные пределы. Охваченная любопытством, Клер прищурилась – но рассмотреть ничего не смогла, хотя почувствовала, как лицо ей обдало холодком. Потом она пригляделась и, к своему облегчению, разглядела в слабых отсветах ночничка здоровенный железный чемодан, две-три книги и хлопья застоявшейся, будто вросшей в ковер пыли.

Она утерла лоб ладонью. Глаза у Дамьена были закрыты – казалось, он уже засыпал.

Ей вдруг захотелось схватить мальчонку и как следует встряхнуть, чтобы у него голова слетела с плеч.

В глубине коридора располагалась дверь в бывшую комнату матери – единственное помещение в доме, навсегда запертое на ключ. Клер все утро пыталась отпереть ее самыми разными способами, потом позвонила месье Дюпре, сторожу имения, – узнать, есть ли у него запасной ключ. Сторож, обретавшийся в другом конце парка, служил ее семье уже больше трех десятков лет, – это он позвонил тетке Клер в тот день, когда исчезла ее мать, и срочно вызвал ее из Парижа, чтобы и она присоединилась к поискам. Но про ключ он ничего не знал. Сказал только, что ключа от той комнаты у него отродясь не было и что, если ему не изменяет память, она всегда была заперта. Таким образом, во всем доме оставалось одно-единственное место, куда ей так и не удалось проникнуть, – и Клер подумывала на следующей неделе вызвать слесаря, чтобы с его помощью наконец открыть тайну той комнаты.

Быть может, она в конце концов обнаружит там вещи, когда-то принадлежавшие матери. С тех пор как Клер обосновалась в Мандерли, она не нашла никаких следов матери – ни одной ее фотографии, ни одной личной вещицы. Она знала, что мать прожила в этом доме довольно долго, что она выросла здесь и здесь же воспитывала дочь. Однако складывалось такое впечатление, что все следы ее пребывания в этих стенах были тщательно стерты, словно после ее физического исчезновения кому-то захотелось уничтожить и связанные с нею воспоминания – все-все.

В ванной, на том же этаже, она открыла кран и плеснула себе на лицо холодной воды, потом посмотрелась в зеркало над раковиной и увидела в неоновом свете круги под глазами у своего отражения. Откровения Дамьена, в спальне, хлестнули ее, точно кнутом. Клер вспомнила свой детский кошмар – как она бежала по коридору, которому, казалось, не будет конца, и за нею гналось громадное чудище, пытавшееся сцапать ее и сожрать.

Даже став постарше, она не ложилась спать, не обложив кровать кучей всяких вещиц, безмолвных разноцветных хранителей, готовых сторожить ее сон и защищать от чудища, затаившегося в тени стенных шкафов или под кроватью. А еще она взяла себе в привычку кутаться в простыни – заворачиваться в своего рода кокон, оставляя открытым только нос, чтобы дышать, и частенько, проснувшись среди ночи, она чувствовала, что во тьме, совсем рядом, кто-то есть, однако она не смела и пальцем пошевелить, не то что потянуться и включить ночник, потому как боялась, что чудище схватит ее за руку.