Волки в погонах
Шрифт:
– Эдуардами таких никогда не зовут, – возразил Громов. – Что касается отчества, то на нем можно язык сломать. Мирзарахманович.
– Н-да, – крякнул Власов. – Это кто же у него отец был? Татарин?
– Наполовину узбек. В восьмидесятых работал вторым секретарем Ташкентского обкома партии. Лет пять назад перебрался в Москву, пытался наладить здесь торговлю наркотиками. Ну, его свои же соплеменники на плов и пустили. – Громов усмехнулся. – Рецепт предельно прост. Один грамм свинца на каждый килограмм мяса.
– Напрасно ты по этому поводу
– Только с одним, – сказал Громов. – Дмитрий Викторович Балаболин. Двадцать шесть лет, но все у него как бы между прочим…
– Это как?
– Присказка у него такая. Что ни предложение, то и между прочим. С творчеством его я не знаком, но, надо полагать, там все тоже на между прочим построено.
– Балаболин, – задумчиво произнес полковник. – Нет, не читал.
– Вот, можете ознакомиться с его последним опусом. – Громов достал из кармана заявление журналиста и предъявил начальнику в развернутом виде.
– Угу. – Власов одобрительно наклонил голову. – И что, этот Балаболин действительно представляет для нас интерес?
– Косвенный.
Громов коротко обрисовал ситуацию. Когда он дошел до персоны Артура Задова, полковник уже кивал головой, как заведенный.
– Значит, американец вылетает из Шереметьева сегодня в 14.45? – спросил он в конце доклада.
– Надеется вылететь, – уточнил Громов. – Дискета с материалами расследования обстоятельств крушения транспортного самолета, если таковая существует, наверняка находится у него.
– Посулил Эдичке золотые горы, сам его укокошил и теперь спешит домой, чтобы подготовить сенсационный репортаж, так? – Очки Власова, уставившиеся на собеседника, торжествующе сверкнули.
– Так, – подтвердил Громов. – Задержание мне поручите, товарищ полковник?
Власов огладил ладонью свой седой «ежик» и возразил:
– Не царское это дело. Задова и без нас возьмут, майор. Мы свою задачу выполнили, так что можешь быть свободен… Кстати, – рука Власова, потянувшаяся к телефонной трубке, замерла в воздухе, – ты ведь у меня отгулы просил, верно? Вот и ступай. Сегодня ты мне уже не понадобишься.
Громов демонстративно взглянул на часы и приподнял брови так, чтобы это не укрылось от взгляда начальника. Тот только засмеялся:
– Мало? Остальное в выходные доберешь. Завтра у нас, если не ошибаюсь, суббота.
Можно было что-нибудь съязвить по этому поводу, но требовать в стенах ФСБ соблюдения норм трудового законодательства – все равно что ратовать в церкви за сокращение великого поста. Тут все твои самые разумные доводы оборачиваются против тебя же. Плевать против ветра никому не запрещено, да только вот желающих нет.
– Разрешите идти? –
– Угу. – Власов положил руку на телефонную трубку. Ему явно не терпелось доложить начальству о результатах успешного расследования. Вот только не бросят ли ему сверху снисходительное: «Мы уже тут и без вас во всем разобрались, полковник», не отравят ли ощущение торжества?
– И хрен с ними, – пробормотал Громов, приготовившись удалиться из кабинета.
– Что ты имеешь в виду, майор? – Власов подпрыгнул на своем месте. Игра в угадывание мыслей нравилась ему только в тех случаях, когда проницательность демонстрировал он сам.
– Да отгулы свои, что же еще? – Громов пожал плечами. – Новые заработаю.
Шагая к двери, он чувствовал спиной, как Власов пытается просверлить в ней взглядом дыру. Дразнить гусей и начальство – занятие неблагодарное, это любой знает. Но всегда ли можно отказать себе в маленьком удовольствии?
Глава 6
Гуд бай, май лав, гуд бай!
Из Машиной квартиры на Тверской можно было полюбоваться памятником Юрию Долгорукому, но Маша никогда этого не делала. Она, честно говоря, понятия не имела, что за мужик торчит у нее под окнами на своем бронзовом мерине с прозеленью. Скульптурные формы ее абсолютно не волновали, ни гранитные ни бронзовые. Когда в столице поднялся большой шум из-за возведения памятника Петру Первому, Машу однажды остановил на улице телерепортер и попросил ее высказать свое мнение о Церетели.
– Терпеть не могу грузинские вина, – ответила она с достоинством. И, поразмыслив еще немного, добавила: – Хотя, чтобы вы знали, живу в двух шагах от ресторана «Арагви».
Репортер остался стоять на месте с разинутым ртом, дурак-дураком, а Маша отправилась на своих длинных ногах дальше. Лицо ее сохраняло полнейшую невозмутимость.
На гладком лобике этой славной девушки никогда не собиралось более двух морщин сразу, да и то это случалось исключительно по ночам, когда Маша испытывала оргазм или видела плохой сон. Последнее, к ее сожалению, случалось значительно чаще, чем первое. Тот маг и волшебник, который мог изменить ситуацию к лучшему, Маше на жизненном пути пока что не повстречался.
Довольно равнодушно относясь и к сексу, и к легким столовым винам, и даже к произведениям скульпторов-монументалистов, она считала себя ценительницей всего прекрасного, в частности, настоящей французской парфюмерии, и очень гордилась своей коллекцией всевозможных пузырьков, не подозревая, что наполнены они кипрскими босяками, не нюхавшими Парижа.
Верно говорили древние, что неведение – благо. Кому приятно сознавать, что душистая сигарета «Мальборо», которую ты посасываешь поутру, попала к тебе не из солнечной Виргинии, а из какого-нибудь молдавского села Пуштяны под Кишиневом? Легче кому-нибудь станет от такой осведомленности? Нет. Вот Маша и наслаждалась ароматом своих духов, не забивая себе голову их истинным происхождением.