"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6
Шрифт:
Иригойен украдкой присматривался к большим и маленьким блюдцам. Волкодав поймал себя на том же и нашёл, что воздух над ними выглядит совершенно обычным. Зато венн, кажется, понял, отчего так прихотливо петляла по равнине дорога. Должно быть, обходила места, где неосторожного путника могла подстерегать гибель.
– Когда их настигла погоня, – продолжал Гартешкел, – девушка, как нередко бывает, оказалась решительней мужчины. Она первая бросилась через солончак… Так вот, почтенные, сколь бы различно легенды ни описывали влюблённых, все они сходятся в одном: люди, выследившие их, вернулись домой поседевшими, юноша же лишился рассудка. Все они больше суток слушали страшный крик, раздававшийся из пустоты…
Волкодав
– А я-то хотела спросить, отчего верные Мораны не воздвигли здесь храма, – пробормотала мать Кендарат.
– Вот именно, – кивнул старейшина. – Даже тем, кто славит Смерть, трудно молиться Ей, когда Её облик так страшен!
Полная луна проплывала за тучами, лишь изредка улыбаясь с небес. Иригойен пел по обыкновению негромко, запрокинув голову и сплетя пальцы.
Вот рыбакам озарила Ты хляби их нив, И за Тобою послушно приходит прилив. Рыб косяки ощущают его в глубине, Чуют безглазые твари на сумрачном дне. Славят Луну и любя повинуются Ей Все – от могучих китов до ничтожных червей. Ждёт терпеливый моллюск, свои створки смежив: Пищу доставит ему благодатный прилив…Старик Гартешкел прохаживался за спинами Волкодава и матери Кендарат. Он впервые слышал, как поёт Иригойен.
Нынче он берег готов разнести не шутя, Завтра – как будто несёт в колыбельке дитя. Опыт веков угадать позволяет одно: Время, когда на глазах обнажается дно. Этот порядок, что старше счисления лет, Не прекратится, пока не преставится свет…Халисунец благодарно простёр ладони к Луне.
На расстоянье руки мы не видим порой. Ложе морское назавтра восстанет горой, Житель– Удивительна твоя молитва, – сказал Гартешкел. Все обернулись к нему, и он пояснил:
– Ты ни о чём не просил своё Божество. – Подумал и добавил: – И не утверждал превосходства Лунной веры над прочими…
Иригойен даже растерялся.
– Я просто славлю Матерь, – выговорил он наконец.
Волкодав дождался, чтобы Гартешкел отошёл, и спросил халисунца:
– Ты сам это видел? Море, прилив?
– Видел. Когда ездил с отцом к мономатанской родне. – Помолчал и добавил: – Вот бы там ещё побывать!
А я не видел моря, хотел сказать Волкодав. Но не сказал, потому что это не имело значения.
Деревня, как нетрудно было предвидеть, обнаружилась в глухом конце долины, в углу, образованном сдвинувшимися хребтами. Посреди котловины, с трёх сторон защищённой высокими скалистыми кряжами, действительно расстилалось мелкое пресноводное озеро, наполовину заросшее камышами, – желанный приют для кочующих диких стай. Дальний берег озера занимала деревня. Её до последнего не было видно благодаря отлогому взгорку, совсем невысокому, но тем не менее успешно прятавшему озеро и селение от глаз конных и пеших. Неудивительно, что те давние переселенцы готовились к голодной смерти в двух шагах от такого пригожего места!
Даже теперь, перво-наперво заметив вдали реденькие дымки очагов, Волкодав чуть не принял их за те самые прозрачные тени, якобы витавшие в воздухе над погибельными местами. Вздрогнув, он лишь со второго взгляда сообразил, что это были просто дымы.
Ещё сотня шагов, и стал виден храм спасительницы-Богини, не пожелавшей отвергнуть Своих опозоренных дочерей. Храм был не намного больше обыкновенного дома, но являл как бы изваяние, воздвигнутое в кирпиче. Сидящая женщина в просторном одеянии с куколем, низко спущенным на лицо, готова была принять всех нуждавшихся в ласке и материнском тепле.
Здесь старик Гартешкел опустился на колени и лбом коснулся земли.
– Спасибо тебе, дорога, за то, что уже который раз приводишь меня домой…
Волкодав невольно подумал о том, как однажды и сам, если судьба будет хоть сколько-то справедлива, увидит с холма свой родной дом. Сердце стукнуло невпопад. Он знал: это будет почти как в деревне виноградарей, превращённой в деревню мучеников, только ещё хуже. Тех мужчин и женщин он, по крайней мере, не знал живыми и не водил с ними дружбы, не говоря уже о родстве. Что важнее, горцы, надобно думать, уже теперь, засучив рукава, восстанавливают свои дома и свою жизнь. А его родовое селение было как бы дважды мертво, ведь в домах истреблённых успели поселиться чужие.
– Что за умница кот, притащивший к хозяйскому костру тяжёлого гуся, – сказала мать Кендарат. – Тут никак не меньше двух перестрелов! [68]
…А в остальном деревня была самая обыкновенная. Серенькие саккаремские мазанки, в которых, по мнению венна, не зимовали как следует, а с грехом пополам коротали гнилые здешние зимы. Они тянулись вдоль единственной улицы, упиравшейся в храм. Только один домик стоял особняком – на внешнем берегу озера. К нему вела дорожка, отделявшаяся от большака. Странники стояли как раз на перепутье.
68
Перестрел – старинная мера длины, обычно равная расстоянию прицельного выстрела из лука, то есть около 200 м.