Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»
Шрифт:
— Здорово, пидор, я от Фарида. Дело к тебе есть. Через два часа — в кабаке, адрес знаешь.
Депутат Государственной Думы Семен Семенович Райкин еще минут пять слушал короткие гудки и остекленело взирал на портрет Президента. Даже не сами слова, но голос, их произнесший, повергли его в оцепенение. Было в этом тембре что-то запредельно беспощадное и одновременно глумливое. Отказать его обладателю немыслимо, подчиниться страшно до лютых кишечных колик. «Почему Фарид, который практически всегда, за редким исключением, общался со мной только лично и тет-а-тет, дал мой телефон этому животному», — лихорадочно скакали в голове Райкина непослушные мысли. Он вспомнил,
В юности и в зрелом возрасте, когда он возглавлял крупный завод по производству тракторов, Семен Семенович педерастом не был. Он имел жену и двух дочек. Уже после перестройки, когда пошел он по депутатской стезе, совратил его коллега, бывший председатель обкома.
И дернул же его черт с Интернетом связаться. Все ведь до того было так легко и приятно. А теперь депутат попал в ужасающую зависимость от бандитов, в которых не было практически ничего человеческого. Мало того что они пользовались вовсю немалыми его возможностями, они и на личность, случалось, посягали. Особенно неприятно было вспоминать эпизод в одной подмосковной сауне. Перед прошлыми выборами ему велели приехать туда на встречу со старым вором Васей Малаховским. Тот, будучи пьяным, в присутствии своих головорезов грубо и весьма болезненно отымел Семена Семеновича. А что ждет его на этот раз…
Войдя в ресторан «Лукоморье», Райкин сразу направился в кабинет, где они обычно встречались с Фаридом. За столом, сверкая обритым черепом, уплетал дымящийся бифштекс с кровью смуглый детина.
Гарнира не было. Вилкой он указал депутату место напротив. Не отрываясь от еды, он вытащил из внутреннего кармана некий предмет, который Райкин поначалу принял за кусок желтоватой резины, и бросил его на стол. С ужасом Семен Семенович понял, что это клок кожи с правой руки татарина. Отчетливая татуировка «Фарид» не оставляла места сомнениям.
Незнакомец поднял голову:
— Это тебе привет от другана твоего, теперь я за него. Ты меня на работу возьмешь, а для начала ксиву мне оформишь.
Лицо бандита потрясло Райкина больше, чем чудовищный подарок. Создавалось ощущение, что оно пребывает в непрерывном движении. Словно бы мышцы мучительно пытались зафиксировать некое невозможное выражение. Судороги медленно перемалывали эту странную и страшную физиономию, лепили из нее что-то совершенно запредельное. Но больше всего не понравился депутату взгляд — желтый, немигающий. Никогда ничего подобного Райкин не ощущал. Он внезапно понял, что на него смотрят как на мясо.
— На чье имя приготовить документы? — заикаясь, поинтересовался депутат.
— Волков я, Владимир Владимирович, — рявкнуло чудовище.
То, что увидел Николай, подтверждало самые мрачные догадки Берии. Перед ним рядами стояли серебристые диски. Именно их появление в небе над Курской дугой чуть было не переломило ход битвы. Именно этого неведомого оружия страшилась Генеральная ставка, и на него же уповал Гитлер.
Объекта, в глубинах которого находился Николай, на картах, разумеется, не было. И сыскать его банальным способом не представлялось возможным. Только
Пробрался он сюда долгими подземными лабиринтами, стартовав все из того же карпатского замка, где им геройски был захвачен удивительный хохол. После налета бригады Ковпака стоял он в запустении. Не было смысла охранять разоренное гнездо, тем более и фронт был уж совсем не за горами. Красные бойцы гнали фашистов так, что те даже теряли временами свою хваленую дисциплинированность. Зная это, Николай и отправился в замок. Как он и предполагал, подземелья не были взорваны, поскольку ковпаковцы, рыскавшие в окрестностях, оперативно вырезали спецкоманду, посланную дабы провести эту операцию.
Зловещие ходы и лазы манили своими загадками, и он не преминул откликнуться на этот зов. Осознавая предельную рискованность предприятия, с собой брать никого не стал. И нисколько в этом не раскаялся. Только паранормальные способности, развитые им некогда в Тибете, позволяли, блуждая по казематам, чуять нужный курс, брать по ходу языков из числа подземных эсэсовцев и пытками подтверждать правильность избранного маршрута.
И вот теперь он видел не только зловещие диски, чья поверхность была испещрена магическо-руническими текстами, но самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в компании со знатоком арийских древностей Германом Виртом, внимательно изучавших соответствие знаков древним образцам.
Палец на спусковом крючке неистово чесался.
«Вынести б им обоим — нелюдям этим — мозги», — размышлял Николай. Однако необходимо было держать себя в рамках.
«Голова Гиммлера, конечно, дорогого стоит, — продолжал он внутренний диалог, — однако боевые диски и без него способны такого шороху наделать, что опять Красная Армия под Москвой без штанов окажется. Нет, надо назад поспешать — шифровку в Центр передать, чтоб стерли это драконье логово в порошок, пока не поздно».
На том и порешив, он змеем скользнул по скальному уступу в вентиляционную шахту и пополз назад, к родной советской земле.
По-настоящему майор любил только Феликса Эдмундовича Дзержинского. И был уверен, что тот отвечает ему взаимностью. Поэтому гнилые палачевские базары его раздосадовали всерьез.
Иногда по вечерам он долго беседовал с Железным Феликсом у себя в кабинете. И, конечно, знал его получше, чем этот отморозок. Правда, если быть точным, говорил один майор. Дзержинский же только, хмурясь, просматривал папки с досье на разную сволочь и нервно барабанил тонкими прозрачными пальцами по здоровенной деревянной кобуре маузера, неизменно болтавшейся у него на поясе. Но майор чуял, что рано или поздно грянет буря. Пойдет гулять по всей Руси великой Феликс, заговорит его маузер так, что враз смолкнут ораторы, народ наебавшие.
А он, Сергей Казаков, бодро и радостно зашагает следом, лишь чуть притормаживая, чтоб контрольные выстрелы делать. Но, похоже, чаша гнева еще не наполнилась до краев, еще отчаяние масс не могло материализовать призрака с чистыми руками, холодным сердцем и пылающей беспредельной классовой ненавистью головой. И потому пребывал Казаков в тоске и тревоге.
Семейная жизнь у майора не заладилась. Жена ушла к другу детства, бывшему комсомольскому заводиле, удачно приватизировавшему несколько лесопилок. Большую часть времени она теперь проводила в Испании. Но на карьере его личные проблемы не отразились — теперь не то что давеча.