Волков. Гимназия №6
Шрифт:
Его? Меня?.. Нас?
Я поднял руку – и парень за стеклом повторил движение. Осторожно коснулся пальцами разбитого носа, покачал головой и снова уставился прямо на меня.
Может, я и правда выглядел примерно так – целую вечность назад. Так давно, что при всем желании не вспомнил бы. Впрочем, едва ли ритуал мог иметь такой… побочный эффект. События принимали весьма занятный оборот, и все больше напоминали какую-то фантасмагорию, однако вывод напрашивался сам собой: меня переместило не только во времени и пространстве – но еще и зашвырнуло в чье-то тело. И если…
– Долго тут
Я не стал спорить: открутил кран, сполоснул лицо, осторожно пощупал нос – кажется, не сломан – и даже кое-как привел в порядок одежду. Эти нехитрые операции не только окончательно привели меня в чувство, но и позволили хоть немного выдохнуть и подумать…
Нет – подумать как раз таки не получилось, хоть я и отчаянно пытался. Вопросы с жужжанием роились в голове, и с каждым мгновением их количество увеличивалось примерно вдвое. Даже срочных и самых-самых важных оказалось столько, что они принялись расталкивать друг друга, буквально встали колом где-то между ушей – и только вяло трепыхались, пока меня в конце концов не вытолкали из уборной, так и не дав как следует оттереть мокрой ладонью брюки.
– Вот, держи свое богатство.
Иван Павлович протянул мне изрядно помятую синюю фуражку и портфель, примерно такой же, как тот, что прошелся по моим ребрам. Видимо, подобрал где-то неподалеку, пока я мылся.
Там, где их обронил этот самый… Волков.
– Чего смотришь? Ступай уже домой.
– Домой?.. – переспросил я.
– Ты что, головой ударился? – Иван Павлович озабоченно нахмурился, но тут же ухмыльнулся и погрозил мне пальцем. – Паясничать вздумал? Так я тебя быстро отучу.
Вот тебе и воспитатель-наставник. Помощи тут точно не дождешься – да и не очень-то и надо!
Я уже успел сообразить, что если этот старый хрен кому-то и сочувствовал, то только себе – за необходимость возиться с бестолковыми гимназистами. Впрочем, лишние расспросы вряд ли принесли бы хоть какую-то пользу, а вот вред – запросто. Я пока еще понятия не имел, что собираюсь делать, но уж точно не собирался жаловаться на потерю памяти и закончить сегодняшний вечер в больнице для умалишенных.
Ничего, как-нибудь разберусь.
Спускаясь по лестнице, я изучил содержимое собственных карманов. Улов оказалось невелик: перочинный нож, пара позеленевших латунных ключей на проволоке, несколько медных монет, одна серебряная и крохотный черный переплет. Мягкий, «под кожу».
Паспорт. Точнее, паспортная книжка, судя по надписи под обложкой. Без фотографии, зато имя знакомое, видимо мое… теперь. Волков Владимир Петрович. В графе «Звание» – вполне ожидаемое «гимназист» с номером учебного заведения. А вот дальше…
Нет, я уже успел сообразить, что дело нечисто, хотя бы по знакомому, но непривычному языку с обилием ятей и еров на концах слов. И все равно никак не мог поверить, пока не добрался до строчки «Время рождения».
14 января 1892 года.
Приехали. Что я там говорил, пока чертил письмена на столе? Месяц, от силы полтора?
Ну-ну.
Глава 2
–
Похожая на сердитый шарик бабуся с авоськой оттеснила меня богатырским плечом и с видом победителя плюхнулась на скамейку у окна. Мест в трамвае оставалось еще с дюжину, но ей почему-то хотелось занять именно это.
Да и пожалуйста – у меня определенно хватало проблем и без всяких там старых… перечниц.
Впрочем, время в их число явно не входило: его-то как раз имелось предостаточно. Каким бы корявым на поверку ни оказался мой ритуал, сработал он крепко – и до беды, которую притащил с собой шеф, теперь уже было лет сто, не меньше. Так что я не придумал ничего умнее, чем отправиться домой – ну то есть по адресу, указанному в паспортной книжке. До революции за пропиской в Петербурге следили строже некуда, так что вряд ли я… то есть Володя Волков, мог жить где-то еще.
Погода на улице оказалась теплая, и я без особой спешки прогулялся полкилометра от гимназии до Садовой. Спросил у городового на перекрестке, который из трамваев едет на Васильевский остров, забрался внутрь, заплатил строгому кондуктору в форменном кителе положенные три копейки – и поехал.
Не так уж я и плохо помнил город, судя по тому, как быстро отыскал дорогу от Ломоносовской – то есть от Чернышёвой площади, как ее тут называли. Самым разумным сейчас было бы устроиться куда-нибудь в свободный угол, подальше от ворчливой старушенции, и пораскинуть мозгами: составить план действий, понять, где же я так здорово прокололся с расчетами и куда (точнее, в какой именно год) меня закинуло.
Но я так и не заставил себя даже сесть. Стоял, вцепившись в поручень, и пялился в окно. Трамвай катился по рельсам не слишком быстро, и я без особого труда мог разглядеть проплывающие мимо в вечернем полумраке улицы.
Знакомые – и одновременно чужие. И не только из-за громадных вывесок частично на английском или французском языках, но по большей части – русских, с все теми же ятями и ерами. За мутным стеклом степенно проехала библиотека, два модных магазина, ресторан, какая-то адвокатская контора с труднопроизосимой фамилией владельца – и снова ресторан. Когда глаза понемногу привыкли к мельтешению гигантских надписей, все снова стало привычным, разве что чуть забытым.
А потом из-за угла здания на Сенной площади вдруг вынырнул храм. Огромный, златоглавый – ничего похожего тут отродясь не стояло. Прямо напротив метро… точнее, того места, где оно будет: станцию построили только в начале шестидесятых. Тогда она еще называлась площадь Мира – Сенной стала только в девяносто первом.
Вроде бы все то же самое – но не совсем. Чуть иначе загибаются повороты, по-другому разбегаются в стороны знакомые переулки. Мариинский театр на своем месте, только выкрашен почему-то в желтый, а не в положенный бледно-зеленый. Благовещенский мост, по которому трамвай не спеша перебрался на Васильевский остров, раньше был метров на триста ближе к Дворцовому, а не выходил прямиком на Восьмую линию… Да и сама линия основательно «раздулась», стала раза в полтора шире.