Волна страсти
Шрифт:
Кеннет остановился как вкопанный.
– О чем ты говоришь? Чтобы я представил свои работы на выставку? Что за бессмыслица?
– Почему бессмыслица? Может, тебе трудно поверить, но ты уже стал настоящим художником, капитан. Твои работы будут напечатаны. Лучший гравер Британии заинтересовался ими. Следующий шаг – выставка. Что может быть лучше, чтобы привлечь к себе внимание широкой публики!
Кеннет поглядел на нее так, будто Ребекка застала его на месте преступления.
– Даже если я рисую достаточно сносно, это еще не значит, что мои работы достойны такой выставки.
– Как
Кеннет долго молча смотрел на Ребекку. Внезапно его лицо просияло.
– Я выставлю свои работы, если ты сделаешь то же самое.
– Я? – испуганно воскликнула Ребекка. – Что за глупости? Мне-то зачем выставляться?
– Вот теперь мы и поменялись ролями. Всегда легче давать советы, чем самому следовать им. Конечно, тебя не беспокоит материальная сторона дела, и все же я считаю, тебе надо показать свои картины. У тебя Божий дар, и ты должна ценить это.
– Я и ценю. Я постоянно совершенствую технику письма и стараюсь как могу не разбрасываться по мелочам.
Кеннет обнял Ребекку за плечи.
– Этого недостаточно. Вспомни библейскую притчу о человеке, который зарыл в землю свой талант. И что из этого вышло? Ты художница от Бога и просто обязана делиться своим даром с другими. Люди имеют право восхищаться твоим талантом, плакать и даже сердиться, глядя на твои картины.
Ребекка пыталась отвести глаза, но Кеннет неотступно следовал за ней взглядом.
– Чего ты боишься? – спросил он. – Уж конечно, не провала. Твои картины превосходны, и ты прекрасно это знаешь.
Ребекка задумалась. Она уже несколько оправилась после смерти матери, и ее картины стали намного лучше. Так что же так пугает ее? Почему от одной мысли о выставке ее сердце замирает от страха? В чем здесь причина?
– Я… – с трудом подыскивая слова, начала Ребекка, – я всегда боялась выставлять напоказ свои чувства.
– Я это хорошо понимаю, – согласился Кеннет, – но надо преодолеть себя. Все художники боятся обнажать свои чувства перед посторонними. Этого боится каждый писатель, каждый музыкант, да и вообще каждый творец. Ты думаешь, мне легко обнажать свою душу, выплескивая на бумагу все те ужасы, которые переполняют меня? Я отлично понимаю, что любой человек, купив билет за несколько шиллингов, будет копаться в моей душе, и, однако, я готов пойти на это, потому что, если этого не сделаю, мои рисунки будут пустыми, выхолощенными, бездушными. То же самое с твоими картинами. Если ты и дальше будешь зарывать свой талант, он иссякнет и погибнет безвозвратно. Конечно, твои картины останутся профессиональными, но они не будут трогать душу.
Сердцем Ребекка почувствовала, что в словах Кеннета есть доля правды.
– Ты умеешь задеть за живое, капитан, – со вздохом сказала она. – Уговорил. Я тоже представлю свои картины на выставку.
– Решено! – Кеннет нагнулся и поцеловал Ребекку. – Пожелаем нам
Ребекка была в полном замешательстве. Как это Кеннету удалось заставить ее делать то, от чего она до сих пор так упорно уходила? До его прихода в их дом она дала себе твердое обещание никогда не выставлять свои картины. Почему же сейчас она согласилась?
Они молча прошли несколько кварталов, прежде чем Ребекка заключила, что Кеннет совершенно прав. Ей пора решиться и сделать первый шаг. Пришло твое время, Ребекка!
И душа ее запела.
Когда Кеннет после обеда пришел в мастерскую, он сразу же принялся изучать портрет Лилит. Еще несколько штрихов, и портрет будет готов; жаль только, что его нельзя представить на выставку. Этот портрет будет всегда ему дорог – и не только потому, что это его первая работа маслом, но также и потому, что он не мог не угадать страстную натуру Ребекки. Кеннет бросил взгляд на кровать и мысленно увидел Ребекку, охваченную волной всепоглощающей страсти.
Завесив портрет, он поставил его к стене и натянул новый холст. Он нанес на него красную грунтовку, которая, по его мнению, лучше всего подходила к задуманной им картине. Идея такой картины вынашивалась им много лет, она полностью созрела в его воображении, и даже наброски к ней были лишними.
Все, что ему оставалось, это пробудить воспоминания, сделать их мучительными, довести до агонии, а потом, бросая вызов небесам, перенести эту агонию на холст. Красный фон усилит впечатление, сделает его яростным. Картина будет сильно отличаться от обычных академических полотен на исторические сюжеты, таких холодных и безликих, с обилием ненужных подробностей. Возможно, все, за исключением Ребекки, отторгнут эту картину, но, несмотря ни на что, он обязан ее нарисовать.
Художник призвал на помощь всю силу своего воображения, и ужас постепенно стал охватывать его. Боль, которая жила глубоко внутри, вырвалась наружу.
Кеннет взял в руки угольный карандаш и, смахивая слезы, приступил к работе.
Глава 24
Особой кисточкой Ребекка наложила тени в уголках глаз корсара. Занеся руку с кистью, чтобы добавить последние штрихи, она внезапно остановилась и задумалась. Всегда легче начать портрет, чем его закончить. У художника возникает искус еще поработать над картиной, стремясь довести ее до полного совершенства, а где оно, это совершенство? Лучше вовремя остановиться, иначе можно потерять чувство меры и тем самым погубить то, что уже создано.
Заканчивая очередную работу, Ребекка всегда чувствовала себя как выжатый лимон. На этот раз она была рада, что портрет закончен, иначе бы она сошла с ума, постоянно думая о Кеннете и его великолепном теле. Теперь она может думать о нем только… ну, скажем, десять – двенадцать часов в сутки.
Дверь с шумом распахнулась, и в мастерскую вплыла Лавиния.
– Ты когда-нибудь научишься стучать? – вздохнув, спросила Ребекка.
– Я стучала. Целых три раза, но ты не слышала.
– Прости. – Ребекка посмотрела в окно. Время было далеко за полдень. Она заработалась и пропустила ленч. – Выпьешь чаю?