Волнения, радости, надежды. Мысли о воспитании
Шрифт:
Не меньшее зло творят и те родители, которые на первый взгляд как будто не совершают никаких аморальных поступков, но, однако, уродуют своих детей, слепо подчиняясь голосу крови, а не голосу разума. В данном случае прежде всего надо винить матерей, у них в гораздо большей степени развито это безраздельное чувство собственности, порою перерастающее в самые невероятные извращенные формы, недостойные мыслящего существа.
Я надеюсь, что у читателей, которые уже прочли главу об уважении к женщине, не возникнет подозрения, будто автор изменил себе и сейчас неуважительно отзывается о материнских чувствах. Нет, для меня
Нужно ли приводить примеры разумного воспитания в семье? Они у всех на виду. Речь идёт о родительском эгоизме, приносящем нашему социалистическому обществу серьёзный вред. Я уже не говорю о тунеядцах, воспитанных под тёплым материнским крылышком, но бывает и так, что под этим крылышком прячутся даже явные преступники.
По газетам вспоминается судебный процесс о групповом насилии. Прожигатели жизни, птенцы по возрасту, но с солидным опытом хулиганства и прочих малоприглядных дел, устраивающие оргии на «свободных квартирах», предстали перед судом по обвинению в самом отвратительном преступлении, от которого холодеет душа и сердце наполняется ненавистью.
Это не воры, не убийцы, но с точки зрения общественной морали они ещё гнуснее — подлецы, в которых не осталось ничего человеческого. Подумать только — групповое насилие!
Ещё не начинался процесс, а мамы уже забегали по всем инстанциям, советовались с юристами, убеждали пострадавшую отказаться от показаний, предлагали отступного… Какая грязь!
Можно простить всё, если у них есть уверенность, что преступления не было, что это ошибка, случайность. Можно простить, коли знаешь, что сын твой никогда и ни в чём подобном не был замечен. Он не кутил, не пьянствовал, не организовывал сомнительных встреч в пустых квартирах. Но ведь дело-то обстояло иначе. На глазах матери рождался преступник.
Животное нелепое чувство к своему взрослому ребёнку порою доводит до того, что матери забывают о своих обязанностях по отношению к обществу. Свершилось гнуснейшее преступление. Четверо молодцов зверски надругались над девушкой. Какой честный советский человек не потребует от суда судить мерзавцев по всей строгости наших законов?
Так почему же матери преступников стараются добиться их освобождения, забывая не только о своём гражданском долге, но и о том несмываемом оскорблении, которое нанесли их сыновья Женщине. Я пишу это слово с большой буквы, чтобы подчеркнуть особую социальную и общечеловеческую нетерпимость к подобным преступникам. Тут заступничество и материнские чувства кажутся просто кощунством.
Помню, как один адвокат рассказывал примерно о таком же деле, которое он взялся вести. Там матери насильников сумели то ли угрозами, то ли подкупом убедить несчастную шестнадцатилетнюю девчонку сказать на суде, что всё произошло добровольно. Адвокат надеялся выиграть дело. Наверное, выиграл. Жаль, что совесть молчит. Трусливые папы остались в стороне, а мамы, вырастившие таких сынков, горло перегрызут в защите даже самого отъявленного негодяя, коли он твой, как же — собственность!
Я почтительно склоняюсь перед
Когда мы благодушны…
Мы много пишем о бездельниках и тунеядцах. Есть разные категории этих отщепенцев, «временно прописанных» в нашем обществе. Но кто будет отрицать, что в подавляющем большинстве это — достойные плоды уродливого семейного воспитания. Разве в школе им потакали в безделье, воспитывали дух иждивенчества? Разве баловал рабочий коллектив? Где и когда они могли получать деньги не за труд, а по потребностям? Причём не основным, а явно находящимся в противоречии с моралью советского общества?
Этих циников и пошляков не так уж много. Но чем чище становятся наши города, тем явственнее проступает грязь, которую в спешке разных дел мы попросту не замечали. Сейчас мы стали требовательнее и к себе, и к окружающим. Просмотрите комплекты газет, сколько в них рассказано горьких историй о поведении неких юнцов, тех, кого окрестили стилягами. Пишут о судебных процессах, вроде того, о котором я уже упоминал, пишут о чёрствых юных сердцах, о сутяжниках и копеечниках, что никак не подходит юности. Что же, этого раньше не было? Было, но писали редко, да и вообще мы многое упустили в воспитании молодёжи.
Но сейчас я говорю о воспитателях, о слепых родителях, которым приходится расплачиваться за ошибки. Кстати говоря, далеко не все любвеобильные папы и мамы эти ошибки признают. А расплата бывает тяжкая, но не только для родителей. За что пострадала жертва насильников или честные юноши, те, кто, подчиняясь своей гражданской совести, вступают в борьбу с хулиганами? За что они расплачиваются здоровьем, а подчас и жизнью? Примеры всем нам известны.
Но я не хочу останавливаться на этих исключительных случаях. Растленные тунеядцы мешают нам жить на каждом шагу. И прежде всего я говорю о тех шалопаях, что живут на средства родителей.
Казалось бы, пустяковый случай. Вечер. На остановке такси очередь. Женщина с маленьким ребёнком. Он простудился, надрывно кашляет, скорее бы отвезти домой, в тепло. Лейтенант с чемоданом торопится на поезд, всё время смотрит на часы. Сгорбленная старушка, возможно, была в гостях у внучки, а сейчас её внучка, молоденькая девушка, сочла своим долгом отвезти бабушку домой. Много пожилых людей. Стоят, терпеливо ждут.
Показался зелёный глазок такси. Вперёд прошла женщина с ребёнком. Но буквально за пять метров от стоянки машину перехватили двое полупьяных стиляг. Я подошёл к водителю и сказал, что он нарушает правила: видит — очередь, а посадил не на стоянке.
— Что же я с ними, драться буду? — огрызнулся водитель.
— Позовите милиционера.
— Сами зовите.
Я попробовал было взывать к совести совсем юных пижонов, говорил, что вот стоит женщина, ребёнок простудился. Они только презрительно ухмылялись. Наконец, один из них нарочито зевнул и захлопнул дверцу. Машина тронулась. Номер её записали, но, как выяснилось потом, водитель начисто отрицал свою вину.
…Нам не везло. Подъехала ещё одна машина, и тут, словно из-под земли, вынырнул тонконогий юнец в чёрном трико, чем-то напоминающий блоху, и вскочил в машину.