Волны Русского океана
Шрифт:
Однако Бог, по всей видимости, занимался другими делами и прослушал мольбу Тимофея Никитича, потому что часу в третьем после полудня на противоположном берегу открылось устье то ли протоки, то ли притока, и командир задумался. По следам выходило, что индейцы продолжали идти по левому берегу, но байдары вполне могли свернуть в приток (или протоку?). Хотя… если аборигены идут к месту своего постоянного проживания, то зачем им отделяться от добычи или опять же добычу отсылать в сторону? Обмозговав положение и посоветовавшись с алеутами, немного лучше знавшими индейцев, Тараканов все же остановился на том, что их добыча,
На другой день на береговом возвышении наткнулись на почерневший от непогоды столб с жестяной табличкой, на которой штурман с помощью Джона Вильямса с трудом разобрал английский текст. Табличка гласила, что некий Дэвид Томпсон, служащий Северо-Западной меховой компании, обследовал эту реку, назвал ее Квилеут-ривер по имени аборигенов-индейцев и объявил торговлю на их территории привилегией компании.
– Опередил нас британец, – сказал Николай Исакович. – Теперь понятно, почему индейцы так враждебно к нам относятся. Их англичане настропалили.
– То нам неведомо, можа, они тако же и англичан шуганули, – раздумчиво заметил Тараканов. – В любом случае, теперича известно, как их звать-величать. – Он похлопал по столбу мозолистой ладонью – тот пошатнулся. – А столбец этот, видать, давненько ставили, пора бы ему в костерок. Эй, ребятушки, ну-тко, поднатужьтесь, ли чё ли.
Столб свалили, порубили на дрова для костра.
– Тиз не ест правилно, – заметил Джон Вильямс. – Тиз из бриич, нарушение.
– Зря ты так, Тимофей Никитич, – осудил и Булыгин. – Они и наши знаки тако же изничтожат.
– Изничтожат, – согласился Тараканов. – Покудова не заложим постоянную факторию, так и будем изничтожать. Мы – их знаки, они – наши. Еще не раз и подеремся!
– Никитыч, – из кустов выломился запыхавшийся Парфен Кулаков, он в этот день был старшим в дозоре, – там, впереди, индейцы промеж собой бьются.
– Как бьются?!
– Вусмерть!
– Вусмерть напиваются, а бьются насмерть! – поправил Булыгин. – Как эти-то дерутся, чем?
– Копьями, топорами своими.
– Томагавками, – подсказал Тараканов.
– Ну-дыть, гавками, нычить, – никак упомнить не могу.
– Промеж собой?! – не поверил Булыгин.
– Так они ж разные! Разного роду!
– С чего это ты решил? – удивился Тараканов.
– Так раскраска у них разная. У индейцев кажное племя по-своему красится, – пояснил Парфен. – «Наши» – желтые с красным, а энти, другие, – синие с зеленым.
– Что делать будем? – обратился к Тараканову Булыгин.
Вся команда воззрилась на командира.
Что делать, что делать?! Кабы знал он – что! Однако взялся за гуж…
– Парфен, – позвал Тимофей успевшего отойти к товарищам разведчика, – а из-за чего у них драка – вы не разобрались?
Парфен ненадолго задумался, потом, решившись, тряхнул кудлатой головой:
– Сдается мне, Никитыч, «наши»… ну, которые байдары угнали… напали на тех, других…
– Понял, – перебил его Тараканов и обратился к команде. – Давайте подмогнем тем, кто послабже, заедино с ворами посчитаемся.
Возражений не было. Приготовили ружья, заряды к ним, и Парфен повел отряд к месту сражения.
Бой уже, можно сказать, закончился: оставшиеся в живых, залитые кровью шестеро индейцев, разрисованных синей и зеленой краской, держали последнюю оборону, прижавшись спинами к скале, выставив копья и томагавки. Среди них выделялся могучий воин; голова его была повязана сине-зеленой лентой, из-под которой торчали три больших пера тех же цветов, а спину покрывала медвежья шкура, ее когтистые лапы лежали на плечах воина. Раскраску лица и голой груди смазывали кровавые потеки.
«Сине-зеленых» окружали не менее двадцати индейцев желто-красной раскраски, уже знакомой русским по схватке на берегу океана. Они воинственно улюлюкали, пританцовывали и быстро перемещались с места на место, заставляя оборонявшихся обращать внимание то в одну, то в другую сторону.
– Рассредоточивают силы, – громким шепотом сказал Булыгин. – Вот-вот набросятся.
Тараканов оглядел своих, все ли готовы.
– Значится, так, – тоже шепотом сказал он, – по моей команде стреляем, и чтоб ни одна пуля мимо не прошла! И зараз идем в атаку. Драться на смерть, без пощады! Нам терять нечего! Ежели победим, выживем! Поняли, товарищи?
Все вышло, как задумано. Залп из двух десятков ружей скосил больше половины «желто-красных». Оставшиеся не успели опомниться, как были атакованы с двух сторон. Прижатые к скале «сине-зеленые» мгновенно перешли от обороны к нападению и своими копьями и томагавками действовали куда решительнее, нежели неожиданные спасители, выскочившие из кустов с тесаками и ружьями, приклады которых годились в виде дубин.
Через несколько минут все было кончено. Никто из «желто-красных» не спасся бегством, да они и не пытались убежать, сражаясь до конца и не прося пощады.
Байдары, однако, не нашлись: видимо, квилеуты (а «желто-красные» оказались именно квилеутами) отправили их по какому-то из притоков.
Глава 10
Время то же
Индейская деревня состояла из трех-четырех десятков вигвамов, напоминающих четырехугольные юрты, покрытые корьем и шкурами. Похожие Тимофей видел в киргизской степи на пути к Иркутску. Вигвамы окружали холм, на вершине которого стоял столб, поддерживавший чучело огромного бурого медведя, стоящего на задних лапах. Клыкастая пасть медведя была распахнута в беззвучном реве и своим ужасным видом вызывала у впервые увидевшего ее невольную дрожь во всем теле.
Команду Тараканова привели в деревню спасенные индейцы. Их племя называлось «мака» – так сказал сын вождя, тот самый могучий воин в медвежьей шкуре. Его и звали Маковаян, что и означало «Медвежья Шкура».
Объяснились пришлые с аборигенами довольно легко – тут весьма пригодилась Булыгина с ее знанием многих индейских наречий. Узнав, что она из племени тлинкитов, Маковаян почтительно выразил уважение народа мака этому сильному свободному народу и после всячески подчеркивал свое внимание к Анне Петровне. Что, как заметил Тимофей Никитич, вызывало резкое раздражение Николая.