Волны в коробке
Шрифт:
Я подошёл к этой беседке, где и нашёл сестру. Они, как обычно, сидят там и громко смеются, а на столе стоит несколько полуторалитровых бутылок сладкого пивного напитка с фруктовым вкусом. Из колонки играет песня молодого рэпера про бабки, траву и сучек. Я бы даже сказал, что это, скорее, не песня, а набор мата под некачественный бит с иногда проскакивающими культурными словами. Но они такое любят.
Милка сидит в очень короткой кожаной чёрной юбке, неприлично закинув ногу на ногу. На ней синяя майка с глубоким вырезом и джинсовая куртка, на ногах кеды. В данный период жизни она ощущает себя кошечкой с яркими
Я облокотился плечом на вход беседки, на меня обратили внимание и замолчали. Взмахом головы я позвал сестру отойти, двинулся на детскую площадку неподалёку, устроившись на качелях. Милка подошла и села рядом, нервозно спросив:
– Чего хочешь?
– Нам надо домой.
– Зачем? – она воинственно скрестила руки на груди.
– Ты издеваешься? Тебя больше суток не было, мать волнуется, я тоже.
– Ты тоже домой?
– Да.
– Вот и передай ей, что я приду вечером, но она уже будет спать.
Милка резко встала и собиралась уйти. Я успел схватить её за руку и встал, нависая над ней:
– Мы идём домой.
– А то что?
Она смотрит на меня обиженным взглядом, но я непреклонен. Я не буду ей объяснять свою позицию. Если жизнь хоть чему-то учит мою сестру, то она сама должна просчитать возможные последствия. Однажды я так же пришёл забрать её домой, и увидел лежащую пьяной без сознания. Её же друзья сидели и пили дальше, будто бы ничего не произошло. Когда я взял её на руки, один из парней решил сообщить мне, что я должен оставить её в покое, тогда она чуть отойдёт и проснётся. Пришлось пару раз ударить его по наглой роже.
Под напором моего взгляда Милка чуть дёрнула плечом и закатила глаза:
– Ладно! Не хочу стоять тут с тобой до ночи.
Я кивнул в ответ. Она убежала что-то сказать своим товарищам. Они злобно на меня посмотрели, и мы с сестрой отправились домой. Шли молча всю дорогу.
В нос ударил запах еды, как только я открыл дверь. Мама готовила суп. Она увидела нас, закинула полотенце на плечо и устремилась в коридор:
– Наконец-то, я вас уже заждалась. Вы голодные?
Когда мама наклонилась к Милке, та отшатнулась, чтобы не спалить перед родителем запах алкоголя. Сестра скинула кеды, разбросав их по коридору, и ушла в комнату, раздражённо бросив нам:
– Меня не беспокоить!
Мама покачала головой:
– Вот и что с ней делать?.. Бесстыжий ребёнок. Приходит домой чёрт пойми сколько времени спустя, и делает такое лицо, будто мы ей должны за это похлопать! Боже мой, ну что за жизнь такая? Никакой помощи. Молодец, Лена, вырастила себе помощницу…
– Мам, перестань. У неё возраст такой, она бунтует. Включи телевизор и посмотри шоу про подростков: с половиной справиться не могут, а другая половина уже беременна.
Мать задумчиво нахмурила брови:
– Нет, ты таким не был у меня. Дай бог, и Миша таким не будет. Думаешь, она успокоится?
– Да, с возрастом.
Мама заботливо поспешила на кухню, чтобы налить мне суп. Я не считаю, что поведение Милки ненормальное. Просто ребёнок должен быть ребёнком: он не обязан думать о том, чем его семья будет питаться и на что ему купить себе тетради для школы. Он не должен переживать за маму, когда та болеет, а денег на лекарства нет. Его не должны дёргать родители и бабушки каждый раз, когда он просто лежит и не занят ничем. В конце концов, ребёнок не должен принимать на себя роль взрослого.
У Милки не было возможности быть ребёнком от начала и до конца. У неё не было той детской уверенности, что все твои потребности закроет близкий взрослый человек. Наш дом никогда не был тем, что называют полной чашей, и мы все это понимаем. Но она стала почти что взрослой, она взбунтовалась и ушла туда, где нет этих бытовых проблем, а есть лишь веселье и свойственное молодости прожигание жизни.
Я сажусь за стол, мама ставит передо мной тарелку горячего супа. Кладёт два куска нарезанного хлеба, чеснок и майонез. Сама она рядом не садится, потому что продолжает готовить что-то ещё, иногда вытирая пот со лба о старый фартук. Я спрашиваю у деда, сидящего напротив, как его дела. Он молча смотрит на меня с улыбкой, подмигивает и возвращает взгляд к телевизору, где показывают очередное околополитическое ток-шоу о том, какие все кроме нас плохие.
Пока я ем, мама сетует на то, что я не смог сдать экзамен. Она многократно напоминает мне о том, что я стараюсь недостаточно хорошо, несерьёзно отношусь к своей учёбе и занимаюсь чем угодно, кроме неё. Я понимаю, что делает это она из лучших соображений, ведь хочет для меня хорошего будущего. А ещё я должен оправдывать звание умного мальчика.
Когда дело доходит до чаепития, мама всё же садится рядом. Я не проронил ещё ни слова, и она знает, как раздражают меня её наставления о моём образовании. Чтобы сбавить напряжение, она стала рассказывать мне свежие новости со своей работы, поскольку со всеми её коллегами я знаком лично и могу поддержать разговор.
В кухню вошла одна из бабушек, которая, естественно, спросила, как прошёл мой экзамен. Я промолчал, и она начала сверлить маму взглядом так, что та заёрзала на стуле. Она ответила дрожащим голосом:
– Его завалили, но он в сентябре пойдёт на комиссию, и там всё сдаст…
Бабушка всплеснула руками:
– Вот! Замечательно! Какая мать, такой и сын! Молодец, Ленка, сама дура и сына дураком вырастила! Даже выучиться не можешь, каким же ты врачом тогда будешь? Тебе только в морг идти работать, мёртвого ведь ещё сильнее не убьёшь!
– Ну хватит! – резко прерываю я.
– Нет, смотри, он меня ещё и затыкает! – у бабушки от возмущения выпучиваются глаза. – Ты кто такой, чтобы старших затыкать? Лена, смотри на своего сына, смотри кого вырастила! Одни беды с вами, я так больше не могу.
Бабушка картинно хватается за сердце и встаёт возле приоткрытого окна. На шум является и вторая бабушка:
– Вы чего тут орёте, как будто режут?
– Вон, и ты погляди на внука, – отвечает ей первая. – Ничего не сдал, отчислят его теперь.