Вольные стрелки
Шрифт:
...Обменявшись рукопожатием с Воскерчяном, Цыплаков занял место за рулем своей машины. Они ехали в офис, где Цыплакову предстоял непростой разговор с шефом, а может быть, и с Харламовым. Впрочем, беседы с последним не миновать. На какое-то время он забыл, что сидит на крепком крючке. Он застонал сквозь стиснутые зубы и выругался.
Глава 12. Единственный продажный
Ипатьева уже получила по первое число и дожидалась Цыплакова в офисе. Если и существовало у мести лицо, то было оно списано с
Да, видок-то у нее не то, что вчера, подумал Цыплаков, присаживаясь рядом, а вслух сказал:
– Я знаю, что ты хочешь мне сказать.
– Ты не можешь этого знать! – ответила она, не в силах сдержаться. – Тебе стоило настоять на своем. К Мирковичу мы бы отправились синхронной парой. Как Киселева с Брусникиной.
– Я не собирался настаивать. Ты же собиралась в дорогу.
– Собралась? – выдавила Ипатьева. – Собралась, я спрашиваю?
Последний раз Цыплаков видел такие глаза в кино, и принадлежали они доктору Лектеру из «Молчания ягнят»...
– Мне тоже нелегко, – поделился он с ней своим настроением. – Я бы душу продал...
Светлана перебила его:
– Не делай этого. Иначе ты будешь единственным продажным в нашей лавочке.
Это были слова человека, в кармане которого лежало заявление об увольнении. И только немного спустя Цыплаков вздрогнул. Ему показалось, Шелковая Моль знает все о сделке, заключенной в подвале отделения милиции, о его обещании работать на Глумова, а значит, и на генерала Разлогова. Но состояние относительной легкости пришло не скоро. Прежде Цыплаков подумал о том, что ничего не мог посоветовать Ипатьевой. Любое его слово она встретила бы в штыки.
Единственный продажный в этой честной конторе. Конкретно к нему это не относилось. Это скопившаяся усталость выплеснулась из Шелковой Моли. Он был уверен: напиши она заявление об уходе, не пожалела бы о своем шаге.
Трудно работать в такой незамутненной и свежей, без пятен и дурных запахов конторе. Это все равно, что жить в бане. «Если бы нам, – подумал Цыплаков, – случилось присягнуть перед судом: «Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды», – каждый из нас недоуменно пожал бы плечами: «А я ничего, кроме правды, и не знаю».
– Я провожу тебя домой, – предложил Цыплаков.
– Ну, проводи, – согласилась Ипатьева. И тут же выдвинула условие: – Пойдем пешком.
Отступать было поздно, и Цыплаков спросил:
– Напомни, где ты живешь?
– У черта на куличках. Даже марафонец-насильник отказался бы меня провожать.
Обмениваясь репликами в таком духе, они спустя семь часов сорок минут подошли к дому Светланы Ипатьевой. Все это долгое время Цыплаков сжимал в кулаке ключи от машины. Заметила ли это сама Светка?
Она протянула ему руку с видом человека, готового протянуть ноги, поцеловала
Павел поймал машину и развалился на заднем сиденье. Вместо того, чтобы подремать, он в мыслях вернулся к Ипатьевой, с которой расстался считаные минуты назад. Почему он, как всегда, не заметил, во что она одета?.. На ней был... шелковый невесомый платок, как будто она была школьницей и прятала под ним свежие засосы. На ней были джинсы, модный нынче батничек навыпуск. А на ногах – удобные, черт побери, кроссовки. Он же отмахал рекордное расстояние в туфлях. И первое, что он сделает дома, это вооружится гравировальной иглой и проткнет свежие, как воображаемые Светкины засосы, водяные мозоли.
И все же он задремал в машине, когда ехать до дома оставалось минуту или две. И даже успел увидеть короткий сон. Он лежит на широкой кровати, под головой у него Светкина рука. Они по очереди затягиваются самокруткой, сделанной из песенных сигарет с ментолом и отпускных билетов туда-обратно. Он делится с Шелковой Молью свежими соображениями: «Хорошо отдыхаешь тогда, когда отдыхаешь в подходящем месте». Вообще он жизнь и ее привязку к подходящему месту имел в виду, но Светка, как показалось ему, поняла. Она толкнула его в плечо и пробасила: «Приехали, парень!»
Сергей Глумов принял важное решение в тот момент, когда уезжал от Разлогова. Ворота остались позади, створки медленно поползли навстречу друг другу, именно тогда Сергей и принял решение. Заблокировав ручным тормозом задние колеса, он вывернул руль и дал газу. Переднеприводный «Ниссан» развернулся на месте, окутавшись клубами дыма из-под колес. Он возвращался к генералу, чей силуэт четко нарисовался в оконном проеме.
– Ты? – удивленно спросил Разлогов. – Что-то случилось, Сергей? Присаживайся.
– Вам нужно как-то дистанцироваться от некоторых людей, – с места в карьер начал Глумов.
– О каких людях ты говоришь?
– Всего их пятеро. Первый – это вор в законе Хожамиров. Второй и третий: братья Хусейновы. Четвертый – Бажаев, пятый – Мусаев.
– Объясни, почему я должен соблюдать дистанцию между ними?
Глумов мысленно советовал генералу не кривить душой. Он многое бы отдал за то, чтобы Аркадий Михайлович был на стороне «вольных стрелков». Но открыться ему сейчас – значило поставить под удар эту важную операцию, упустить уникальный шанс. И все же Сергей в своей рекомендации генералу заложил подсказку:
– В сети недавно я наткнулся на «черный список» с именами основных спонсоров террористов в России.
– И люди, которых ты перечислил, все из этого списка.
«Из этой категории людей», – мысленно поправил шефа Сергей.
– Плюс еще один человек.
– Ты говоришь о Вейсберге. Тронут твоей сердечной заботой. Неужели для тебя так важна моя деловая репутация?
– Я же работаю на вас. Но уважаю вас не как бизнесмена. И пришел к вам с готовым предложением.
– Об этом было нетрудно догадаться, – обронил Разлогов. – Слушаю тебя.