Вольные стрелки
Шрифт:
Кто-то возле нас говорил:
– Они из того самого отряда, который ускользнул от нас в Ля-Вирхене. Между ними - два офицера...
– Каррамбо! У них были какие-то заколдованные пули! Надо надеяться, что патрон повесит всех этих янки.
– Quien sabe! (Кто знает!) - произнес другой голос.
– Пинсон захвачен сегодня утром в Пуенте-Морено. Наскочили драгуны. Наши ничего не могли поделать. Вы знаете, как старик любит Пинсона: он скорее лишится жены, чем его....
– Так вы думаете, что он предложит обмен?
– Очень
– О нас с вами он не стал бы беспокоиться. Изруби нас в куски на его глазах, он и пальцем бы не пошевельнул...
– Всегда так бывает. Чем больше стараешься, тем меньше тобой дорожат...
– Верно! Мне порядком надоело возиться со стариком. Право, Хозе, я, того и гляди, удеру к падре.
– К Харауте?
– Ну да. Он сейчас со своим харочо где-то у Puente National. Между ними несколько человек моих товарищей с Рио-Гранде. Живут они в палатках и ведут превеселую жизнь, как я слышал. Если бы эти молодчики попались вчера падре Харауте, их сегодня не было бы уже на свете...
– Это верно. Однако надо развязать их и дать им поесть, - может быть, они и ужинают-то в последний раз...
С этими утешительными для нас словами тот, которого звали Хозе, снял с нас повязку. Вечерний свет так ослепил нас, что мы не сразу могли различить, что творилось вокруг нас.
Мы лежали в углу patio - широкого двора, окруженного домами с плоскими крышами и толстыми стенами. За исключением первого дома, все здания были одноэтажные.
Украшенный балюстрадами портик главного дома был уставлен громадными вазами с растениями и цветами и защищен от солнца пестрой шелковой драпировкой.
Посредине патио помещался обширный каменный бассейн с фонтаном, окруженный померанцевыми деревьями, ветви которых свешивались над водою. На самом видном месте стояли две небольшие пушки. С одной стороны двора тянулись большие ясли, насыпанные маисом. К ним подводили проголодавшихся дорогой лошадей и мулов.
Громадные собаки, лежавшие на раскаленных плитах мостовой, ожесточенно лаяли, когда появлялся какой-нибудь новый всадник. Это были знаменитые испанские ищейки из породы тех, которыми Кортес травил когда-то ацтеков.
Гверильясы расположились вокруг разведенных огней, поджаривая на кончиках сабель куски вяленого мяса.
Некоторые чинили сбрую или чистили оружие, другие прогуливались взад и вперед, гордо драпируясь в роскошные manga или живописные серапе. Тут же ходили женщины в цветных рубашках.
Служанки приносили большие кувшины с водой или, стоя на коленях перед каменными очагами, скатывали тесто для тортилий и жарили бобы.
Все весело смеялись, шутили и болтали. Никому не было грустно, кроме нас, злополучных пленников, которых, быть может, ожидала в ближайшем будущем ужасная смерть...
Из вестибюля главного дома выходили офицеры, отдавали распоряжения и снова скрывались.
В одном углу двора лежали нагроможденные друг на друга тюки товара. Вблизи них расположились арриеро - погонщики
Солнце уже скрылось за горами; последние лучи озарили конус Орисавы, заливая его расплавленным золотом. Облака, отливавшие пурпуром, окутывали вершины более низких Кордильер. Только самый высокий пик - Сверкающая Звезда - одиноко вздымался из тумана...
Это была живописная, величественная картина - на один момент я забыл, где я и что со мной... Но грубый голос Хозе вернул меня к действительности. Он вошел с двумя пеонами, несшими наш ужин на большом глиняном блюде.
Ужин состоял из черных бобов и полдюжины тортилий. Так как мы успели изрядно проголодаться, то не подвергли его сильной критике. Нам развязали руки - в первый раз за все время нашего пленения блюдо поставили перед нами. Но опять у нас не было ни ножей, ни ложек, ни вилок. Рауль показал нам мексиканский способ есть бобы, зачерпывая их куском тортильи, и мы принялись за ужин...
Глава XXXVII
ЧЭЙН УХАЖИВАЕТ
Поставленное посреди нас громадное блюдо с бобами было опорожнено в один миг.
– Превкусная штука, хотя и неказистая, - со вздохом говорил Чэйн, грустно смотря на пустое блюдо.
– Милый сеньор, не можете ли вы дать нам еще немного бобов или тортилий?
– обратился он к стоявшему возле нас Хозе.
– No entiende (не понимаю), - ответил тот, отрицательно качая головою.
– No in ten days! (He раньше десяти дней!) - воскликнул Чэйн, принимая испанское "nо entiende" за дурно произнесенное английское "no in ten days".
– Ox, как жестоко вы изволите шутить! Через десять дней Муртааг Чэйн будет ужинать на том свете, где дадут чего-нибудь получше ваших бобов!
– No entiende, - повторил мексиканец.
– No in ten days, да мы до тех пор успеем умереть с голоду! Мы сейчас хотим бобов!..
– Que guiere? (Чего он хочет?) - обратился мексиканец к Раулю, хохотавшему до слез.
– Что он там лопочет?
– горячился Чэйн.
– Говорит, что не понимает тебя...
– Так скажи ты ему, что мы просим дать нам еще бобов и лепешек.
Рауль перевел слова Чэйна.
– No hay (нету), - сказал Хозе, водя перед носом взад и вперед пальцем.
– No I (не я), - повторил по-своему Чэйн.
– Вы не желаете постараться для нас сами?.. Так сделайте милость, пошлите кого-нибудь! Мы на это нисколько не обидимся, только бы прибавили нам порцию...
– No entiende, - еще раз проговорил мексиканец, продолжая мотать головою.
– Да что ты все толкуешь мне о десяти днях!
– кричал Чэйн, окончательно выходя из себя.
– Ты ведь отлично понимаешь, о чем я тебя прошу, только делаешь вид, что не понимаешь!.. Жаль горсточки дрянных бобов!..