Вольный Флот 2. На дальних берегах
Шрифт:
– Впечатляет.
– Да. Естественно, такого рубаку решили держать поближе, и всего за три года он снискал себе славу человека который может достать кого угодно, причем во всех смыслах.
– Но как он при такой репутации стал магистром?
– Не было других претендентов. Как метко подметил брат Грюссан в своем сочинении: «Было три типа людей: «Боящиеся Альву. Боготворящие Альву. Убитые Альвой.». И всех трёх было поровну.».
– Очень колоритная личность… Странно, что я так мало про него не слышала.
– Магистр-еретик. Наш орден не
– А вы? Вы же относитесь к Альве не так как остальные? У вас глаза горели, когда вы о нем рассказывали.
– Это верно. Поймите меня правильно — я не симпатизирую ему и его методам. Но в чем-то разделяю его взгляды… Альва считал веру ступенью, встав на которую мы поднимаемся выше, а главной задачей ставил познание, понимание того, кто мы, какова наша цель в этом мире. И именно это, а не интерес к имперскому культу или толпы любовниц, были главным пунктом обвинений.
– Нарушение постулатов о непознаваемости Всемогущего?
– Да.
– А вы с ним согласны?
– Отчасти… Я считаю, что для понимания абсолюта нам потребуется абсолютное количество знаний и, следовательно, бесконечное количество времени, так что, как видите, сестра, я не еретик, и с тезисом о непознаваемости Всемогущего согласен. Но это не значит, что мы должны отказаться от познания и замкнуться в раз и навсегда сформулированных догматах. Я тоже считаю, что они должны быть ступенями вверх. А как можно подняться по лестнице, если тебе не дозволено даже обсуждать её, не то что попирать ногами?
– Вы очень откровенны, - улыбнулась Ливия.
– Учитывая, что все фиксируется? Ну… Моя честность не раз выходила мне боком, так что гнев сильных для меня вещь привычная и я её боюсь куда меньше, чем укоров совести. Тем более, что мне показалось, я увидел в вас родственную душу. Вы ведь тоже одержимы познанием?
– Скорее пониманием. Мне, как Видящей, доступно то, что не видят другие. Я хочу понимать, что я вижу. И как я это делаю. В детстве мне достаточно было слов: «Это чудо!». Но теперь они меня больше не устраивают.
– Детство? Раз уж вы о нем вспомнили, то не могу не процитировать речь Альвы на суде: «Вера — это детство. Когда мы еще слишком малы, чтобы понять почему нельзя отходить далеко от дома, зачем слушаться родителей и почему не все незнакомцы добры, нам рассказывают сказки. Понятные детям истории про чудовищ живущих в темном лесу, добрых чудесах которые случаются с послушными детьми и злых колдуньях крадущих непослушных.
Но дети рано или поздно вырастают. И настает пора, взяв меч, встретится лицом к лицу с тем, что таится в чаще, самому вознаграждать добро и карать зло. Нет ничего более печального, чем дети, которые не верят в сказки. И ничего более жалкого, чем взрослые, которые продолжают жить в сказочном мире...»
– Серьезно? Он сказал это на суде?
– Да. Представьте себе реакцию судей.
– И что случилось потом?
– Альва взял меч и как тогда, в той крепости, проложил себе дорогу наружу. После чего скрылся
– Точно так же как этот беглец! То есть мы на верном пути и внутри есть известное ему убежище, которое так и не обнаружили!
– Именно, сестра! Именно! Надо еще раз все проверить. Думаю, мы что-то упустили.
…
Предвозвестник Якобус вошел в Архив и запахнулся в одежды, зная об особенностях перемещения Архивариуса. Тот появился мгновение спустя и, увидев важного гостя, вежливо поприветствовал.
– Чем могу помочь, Предвозвестник?
– Брат Аргус и сестра Ливия. Чем они занимаются?
– Изучают документы.
– Какие? У меня есть опасения, что оказавшись тут, почтенный Ментор может увлечься и забыть о поставленной задаче.
– Документы касательно комплекса Ордена Одаренных. В данный момент… - Уеманус закатил глаза, - В данный момент брат Аргус просматривает записи Чашеблюстителя Руфуса, а сестра Ливия изучает чертежи.
– Странно — мне казалось, что он должен вести себя как пьянчужка оказавшийся в винном погребе… Я должен взглянуть на это.
– Как вам будет угодно.
Архивариус провел Предвозвестника к хранилищу. Заглянув внутрь тот узрел Аргуса который, водрузив на конторку толстый том, склонился над ним и Ливию развернувшую огромный лист с планом и внимательно изучающую каждое отмеченное помещение сверяясь с еще одной книгой.
– Брат Аргус?
– Что? О! Брат Якобус! Вы решили лично проверить, как у нас идут дела?
– Да. Признаться, я запоздало подумал, что это место подвергнет вас непреодолимому соблазну… Но рад видеть, что вы не отходите от поставленных задач. Есть что-то?
– Возможно. В текстах Тита Исследователя упоминалось, правда с чужих слов, некое «Убежище».
– Но разве весь комплекс не является таковым?
– В том то и дело! Вот записи Руфуса! Он писал на редком диалекте Лоски. И поздние переводчики не уловили нюансов. Термин, который Руфус использовал для всего комплекса, обозначал укрепление внутри крепостной ограды имевшее самостоятельную оборону и служившее последним опорным пунктом для гарнизона крепости в случае падения основных укреплений.
– Цитадель?
– Именно! Но второй термин, который он использовал, обозначает несколько иное убежище! Не явный рубеж обороны, а тайный, известный только хозяину замка и его семье! Укрытие на случай заговора. Такие укрепления были очень распространены на Лоске с её сложной политической ситуацией, но почти не строились на континенте. Из-за этого возникла путаница в переводе.
– То есть внутри комплекса существует некое тайное укрытие?
– Предположительно… Часть записей Руфуса отсутствует. И, возможно, это было сделано намеренно.