Володя-Солнышко
Шрифт:
– Сиди! – кричала. – Кожей дышать будешь, – уговаривала.
– Хе-хе... Кожей дышать... Надо такой ирунда придумать! – смеялся тогда... – В чистое новое белье заставила залезать. Долго сидел потом в теплом предбаннике Яунгат. Какой-то легкий сделался – силу, однако, там, в бане, оставил. «Антилисеевна» еще одного вымыла. Потом еще одного... Яунгат сидит.
– Чего домой не идешь? – спрашивала «косомолка».
– А ты деньги будешь мне платить? – спрашивал Яунгат.
Ай, вспомнить стыдно. Совсем глупый был Яунгат. Хитра-дура
До войны часто приглашали Яунгата в баню. Всегда приглашали. Думали: привыкнет Яунгат. Думали: полюбит Яунгат баню. А что? Хорошо! Волосы после мягкие делаются. Как лебединый пух. И кудрявые-кудрявые... Голова легкая, веселая, тело спокойное. Может, и привык бы Яунгат. И полюбил бы... В войну, однако, кончилась баня. Много рыбы в войну ловил Яунгат. Осетра, нельму, муксуна, щекура – «солдату военному».
После войны «Антилисеевна» уехала учиться. Нового лекаря не присылали. Никто не заставлял Яунгата ходить в баню. Забыл «привыцьку».
Теперь Володя приехал.
Видел недавно Яунгат: рубит Володя зубилом железные бочки из-под керосина, расправляет большим деревянным молотком железные листы. «Жа-рил-ку» возле бани строить хочет.
– Все ваши шкуры. – Яунгату сказал, – горячим воздухом жарить буду. Всех насекомых уничтожим. Помогать мне, Яунгат, будешь.
– Как теперь помогаю? – сотрясаясь в ознобе, силится улыбнуться Яунгат склонившемуся над ним Володе.
– Не перемерзал? В воду не попадал? Припомни-ка? – деловито расспрашивает больного Володя.
– Цяй без рукавиц пил, – и тут попытался отвеселиться Яунгат.
– Что у тебя болит?
– Голова шибка-сильна болит. Ноги, где мягка места.
– Здесь? – сдавил ему икры Володя.
– Стесь, – сморщился Яунгат.
Температура – 39°.
«Грипп? Малярия? Пневмония?» – пытался поставить диагноз Володя. Попытался и растерялся. Обезоружила схожесть признаков.
Все они в равной степени соответствовали тому, другому и третьему заболеванию. И еще десяток болезней накрадывались сюда.
– А почему к нартам тебя привязали? Сидеть не мог?
– В глазах огонек, огонек, огонек полуцался. Сам себя не держали. Падали я...
Избрал грипп. Вероятней всего. И от гриппа лечил. На четвертый день затемпературила жена Яунгата. Через неделю слегли дети. Этих лечили на дому. В медпункте всего пара коек.
Несмотря на строгий Володин запрет, «в русский дом» Яунгата тайком набирались сородичи. Курили. Недоуменно цокали языками. Тихо переговаривались. Возле дома, на случай, если покажется «лекарь» или санитарка Галя, постоянно дежурил дозорный. По его сигналу разбегались. Не знали, не ведали, что через неделю-другую сами вот так же будут содрогаться-изнемогать и даже умирать под оленьими шкурами.
Володя связался по радио с Пуйко, с Эрихом Владимировичем. Главврач сообщил, что подобная вспышка не только в Вануйто. Болеют
Болезнь настигала внезапно. Удачливый и добычливый здоровяк Василий Езынги, владелец черного пса, вчера еще потрясал у фактории песцовыми шкурами, ворочал у пекаря мешки с мукой. А наутро вдруг...
Побывав в Ватангах, Володя и там обнаружил неблагополучные чумы. Болезнь кочевала не только от соседа к соседу, но и от поселка к поселку, от стойбища к стойбищу, от стоящих друг от друга на день, на два оленьей езды.
Некоторые больные, казалось бы, выздоравливали. Казалось бы...
– Как чувствуешь себя, Яунгат?
– Луце цюствую.
На его бронзоватом лице искрились маковой россыпью бисеринки холодного пота. Бисеринки росли на глазах, тяжелели, сливались и обильными ручейками стекали со лба и груди.
Температура пониженная. «Кризис», – отметил Володя.
И действительно, через несколько дней Яунгат начал уверять «лекаря» в своем выздоровлении. На неделе он даже рискнул осмотреть ближайшие от Вануйто ловушки, донес на себе двух застывших песцов, а через восемь дней снова метался в жару и ознобе, стискивал ладонями голову, жалко стонал.
Навестила поселок и первая смерть.
«А если это не грипп? – все чаще озлобляла Володю страшная догадка. А если не грипп?»
* * *
...Вспышка подобного заболевания была зарегистрирована в этой местности сорок лет тому назад, поэтому вначале истинный диагноз у многих вызывал сомнение.
(Из письма Э. В. Линде Саше Солдатову)
Пурга... Кажется, весь белый свет заполонила и поглотила бешеная, неистовая снежная прорва.
«Интересно, где сейчас спасаются совы? Куропатки – те, ясно, ушли под снег. Ушли в знакомые потаенки и волки с песцами... Заяц с горностаем тоже как-то определились... А где затаились совы?..»
Потрескивает фитильком семилинейная лампа, угрелся у горячей плиты кот Сыч, а «где затаились совы»?
– О чем думаю! – выругал себя Володя. И снова склонился над «Справочником терапевта».
Снова шелестят страницы. Глаза и мозг в два острых скальпеля обнажают, препарируют каждую строчку. Теперь не для семестровой оценки: экзаменует жизнь.
Вошла Ага. Подложила в прогоревшую плиту дров.
– Чай-то, поди-ка, выкипел? – прихватила она фартучком тяжелую крышку медного чайника. – Ясно, выкипел! Ты не от батарей ли питаешься? – обернувшись к Володе, изобразила улыбку девушка.
– Спасибо, Ага, – невпопад отозвался тот, перелистывая страницу.
Нарочито шумно, будто и впрямь досадуя, гремела Ага посудой, оскорбила попутно пригревшегося Сыча, что-то выговорила ему. Старый приемчик: кошку бьют, невестке намек.
– Володя! Я еще раз разогрела.