Вологодское разорение

Быков Александр А.

– Отец мне говорил иное, – Тимоша задумчиво посмотрел на девушку. – Молвил, есть бог, все в этом мире дающий, и бог, от напастей охраняющий. Есть боги-воины и боги-пахари. У всякой твари свой бог, а главный над ними тот, что дает благо людям.

– Это и есть Христос!

– Не знаю, отец говорил, что нет.

– Запутал ты меня… – махнула рукой девушка, схватила берестяную поделку и выбежала из лавки.

Парень-работник тяжело вздохнул и принялся переставлять товар. По всему было видно, что думает он совсем не о торговле. Тимоша

неловко подвинул какую-то железку, та зацепила другую, третью – вся куча с грохотом упала на пол. Если б увидела хозяйка, точно бы осерчала.

Работник поднял товар – все в целости, не помялось, не раскололось.

Ему хотелось все бросить и бежать вслед за Феклушей. Да разве за ней угонишься! Она у хозяйки любимица, по всему городу бывает, а он, простой работник, должен сидеть в лавке.

Тимоша в который раз задумался о девушке. Она хоть и принимала от него знаки внимания, но взаимностью отвечать не спешила.

«Кто я такой! – подумал парень. – Ей, видать, другой нужен, из купцов или, может, стрелец…»

В лавку зашел покупатель. Тимоша отвесил ему товар, прикинул цену на счетах, из протянутого кошеля отсчитал нужную сумму.

Покупатель, довольный, ушел.

«Э нет, не простой я работник! – вдруг подумал про себя парень. – Почитай приказчик: грамоту и счет разумею. В лавке служить – не в кузнице молотом махать. Товары надо уметь ведать как лучше продать: где уступить, а где норов показать. Дай срок, буду купцом, – решил Тимоша, – вот тогда и сам к ней посватаюсь. Только это будет не скоро, дождется ли Феклуша? – вздохнул парень-работник.

Торговлишка по причине лихого времени шла не очень. Люди деньги все больше в землю прятали, в лавку ходили только по большой надобности. Доходы у Аграфены от такой торговли были невелики, а у работника Тимоши и того меньше. Вот незадача какая…

В тот день Аграфена, устав от домашних дел, только к обеду вспомнила, что обещала сходить к воеводе и явить на разбойника. Приказная изба после дневной трапезы посетителей не принимала, полагалось часок-другой поспать-отдохнуть и, подведя итоги за день, расходиться по домам.

Пришлось направляться в приказную избу на другой день с утра.

– Челом бить хочешь, жонка? – спросил подъячий Ларион, доставая бумагу для письма. – Что принесла за работу? Показывай, не скупись!

– Да что принесла – ничто… Явка у меня на разбойного человека.

Она пересказала, что знала об укусах на теле Гришки Мокрого. Подьячий записал.

Аграфена не уходила, ей очень хотелось спросить начального человека о том, что говорила соседка Матрена насчет казны и всего остального.

– Послушай, парень, дело у меня до самых начальных людей.

– А чем я плох? – ехидно спросил подъячий.

– Чином не вышел, – отчего-то не сдержалась Аграфена.

– Я человек государев, могу и обидеться, – покачал головой подъячий, – а за обиду пеня полагается, тем более что по службе обида. Обида – это дело государево.

Он для значительности поднял кверху указательный палец.

– Ладно тебе, – миролюбиво ответила Аграфена, – я по делу, слушай. Ведомо мне учинилось, будто

злые языки слухи пускают о казне златокипящей, будто что в Вологду ее стрельцы привезли и ныне она в амбарах закрыта. Мнится мне, что могут узнать об этом лихие люди и пограбить животы государевы. Надо бы поберечься – елико возможно, караулы усилить. Я своих работников на такое дело могу дать, другие тоже не откажут. Так дело и выправим.

– Ты, баба, в своем уме? – замахал руками подъячий. – Ты кого уму-разуму учишь, воеводу с дьяком?

– Я за дело радею!

– Твое дело маленькое, иди домой, мужу скажи, чтобы выходил тебя вожжами за своеволие. Не пристало жонке государевых мужей учить.

– Так нет у меня дома мужа, в Ярославль ушел, в Ополчение.

– Это другое дело, – смягчился голосом подъячий. – Вижу, что не просто так пришла. Ступай, я на словах по начальным людям насчет слухов все передам.

Подьячий Ларион не обманул Аграфену, доложил дьяку, что приходила баба с посаду, говорила насчет лихих людей. Дьяк выслушал его со вниманием. Он был в городе недавно, порядки, заведенные воеводой Одоевским, ему претили. За все государево имущество он отвечал головой и не мог допустить никакого небрежения к делу.

– Надо же, – думал приказной начальник, – откуда идет слух про злато и каменья? Все делалось в большой тайне, говорили только про мягкую рухлядь. Видать, кто-то прознал! Одно дело меха хранить, другое – драгоценности царские. Если что случись, не сносить ему, Истоме Карташову, головы.

Дьяк почесал бороду, достал из ларца свитки с описью казны и стал читать, время от времени покачивая головой.

На следующий день он с подьячими приехал к амбарам. Страже сказали, что по государеву указу будут добро пересчитывать и опись писать, а чтобы сподручнее было, малыми частями повезут в приказную избу для счета и обратно вернут, как исправятся. Так и вышло. Трудились без малого неделю, все амбары перебрали, всё сочли, лари и подголовники вернули назад и печати для порядку наложили с единорогом.

– Ну, все теперь, каждая мелочь в книгу записана, – облегченно сказал дьяк. – Полный отчет могу дать, что и где лежит.

– Да и нам спокойнее, – согласился караульный сотник-стрелец. – Печать, она сохранность придает и от воровства охраняет.

Глава 3

Через неделю дьяк доложил воеводе и стольнику князю Ивану Одоевскому, что все добро пересчитано и упаковано надежно.

– Береженого Бог бережет, – важно сказал воевода.

– А небереженого тать стережет.

– Тьфу тебе на язык!

– Да я это так, чтобы не сглазить. Всякое бывает, а проговоришь, смотришь – отвело.

– То-то же!

– А что ноне слышно о ляхах? – спросил дьяк Одоевского.

– Князь Пожарский недавно грамоту прислал, что сбираются они всем воинством воевать польских людей, сил достало. Токмо вот берегутся от казацкого воровства.

– А что так?

– Да то, сегодня казаки с ними, а завтра с Ладиславом – глядишь, все и переменится.

– А мы как же?

– Что мы? Пересидим.