Волонтер: Нарушая приказы

Владимиров Александр Владимирович

Рука Шредера вновь невольно скользнула к пистолету.

– Эй, стой приятель, угомонись. – Вскричал вдруг Фрол, чем вызвал недоуменные взгляды у товарищей. Понимая, что крик его может привести к неожиданному, сделал знак рукой, дескать, все в порядке.

– Ты не обижайся, – продолжил атаман, – но любой купец, готовый обмануть, будь-то свой русский, или иноземец лично для меня враг.

Шредер и представить не мог, что обычный разбойник, который и грамотой не владеет, всю жизнь проведший в походах, будь они за царя батюшку, или за волю – окажется философом. Конечно его, разбойничка, понять можно. В любом деле, будь то

грабеж, или дело правильное должно быть оправдание. Дескать, это не я плохой, это жизнь такая. Я на своих, не нападаю, только на чужих. Только где эта грань? И как ее не перейти, чтобы не быть чужим среди своих? Легко быть благородным разбойником, деля всех на своих и чужих. А если завтра чужой станет своим, свой чужим? Что тогда?

Ответить на эти вопросы капитан так для себя и не успел. Вдруг Фрол замолчал.

Они выехали на поляну, где им навстречу выскочили разбойники. С десяток мужиков в драных зипунах. Тех самых, что не делят людей на своих и чужих.

– Что я тебе говорил, капитан, – молвил атаман, доставая из-за пазухи пистоль.

Разбойников оказалось на много больше. Это стало ясно, когда отступление преградили еще десять человек.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – выругался Фрол.

Отряд встал в круг, в середине которого оказались царевич и Онегин. Ружья, луки и пистоли окруженных всадников теперь были направлены в сторону врагов. К Шредеру подъехал Шипицын и спросил:

– Что делать будем капитан?

Христофор хотел было сказать, что сам попытается выпутаться из сложившейся ситуации, но его руки коснулся Самохвалов.

– Предоставь это мне капитан, – молвил Фрол, – я знаю их атамана. Епифан ни за что не отпустит людей царя Петра с миром. Схватки не избежать. Ему все равно русский или татарин…

Только теперь Шредер понял, что до этого имел в виду его попутчик. Разбойник разбойнику рознь. Этим, что сейчас окружили их плотным кольцом, было все равно, кто попался им на пути. Люди они были обиженные и ненавидели людей, служивших антихристу – Петру Алексеевичу. Скорее всего, сейчас перед ним были те, что воспротивился ношению европейской одежды и бритью бород.

– Отдай нам их Фрол! – Между тем потребовал главарь разбойников.

Самохвалов отрицательно покачал головой.

– Не будет, по-твоему, Епифан, – молвил атаман, – Ой, не будет!

Главарь разбойников провел ладонью по лохматой, взъерошенной бороде.

– Я так понимаю Фрол, что ты и сам на службу к антихристу перешел. Эвон в сотоварищи немца взял. Какой же ты после этого стрелец. По-хорошему, я погляжу, ты не хочешь.

– В-первую, очередь я русский, – проговорил Самохвалов.

Выстрел. Сначала Шредер и не понял, кто стрелял. Сидевший на низкорослой монгольской лошаденке Епифан покачнулся и рухнул на землю. И только тут Христофор заметил, как из ствола ручницы Юрия поднимается дымок.

Может бывшие стрельцы полагали, что лишившись атамана, разбойнички разбегутся, но, увы, они ошиблись. Те кинулись на окруженный отряд. Зазвучали выстрелы, поляна покрылась дымом.

Атака прекратилась так же быстро, как и началась. Видимо разбойнички не ожидали, что их жертвы окажут хоть какое-то сопротивление. Затянись она чуть-чуть и глядишь дошло бы до рукопашной, но получив достойный отпор, тати, отстреливаясь, отступили.

– Легко отделались, – произнес Фрол, когда отряд вновь двинулся в дорогу.

Уже в дороге Самохвалов

рассказал, откуда он знал главаря напавших на них разбойников. Выяснилось, что тот, как и Юрий, служил вместе с Фролом под Азовом. Любовью у товарищей не пользовался, так как слыл алчным и жадным. Человеком способным ступать по трупам. Звали его Епифан Сомов. Когда стрельцы, возвращались из-под турецкой крепости в Москву, он дезертировал. Как говаривали, подался под Астрахань. С тех пор ни Самохвалов, ни Юрий о нем не слышали, пока год назад летом тот не появился с небольшим отрядом в районе Великого Новгорода.

– Неисповедимы твои пути, Господи, – вздохнул Фрол, – кто ж думал, что этот пес супротив своих же пойдет.

Утром на второй день в сопровождении отряда разбойников, добрались служивые до Санкт-Петербурга. Если бы, согласились на предложение, высказанное Самохваловым, переночевать в лесу, ведь кони подустали, то скорее въезд в город состоялся, лишь к обеду, а так Христофор на предложение Фрола ответил, что его люди как-нибудь обойдутся без отдыха, когда на кону жизнь людей в осажденной Нарве.

X

Никто не может сказать, сколько продлится осада, но каждый желает, чтобы это событие закончилось, как можно быстрее.

Оборона Нарвы продолжалась уже третий день под непрерывным обстрелом шведской артиллерии. Только ночью защитники города могли перевести дух. Правда, иногда русским полковникам чудилось, что после той атаки ставки противника, когда комендант Нарвы впервые предложил использовать фейерверк не по назначению, фельдмаршал Реншильд просто разозлился. Складывалось такое ощущение, что выстрелов стали делать в два раз больше, словно неприятель подтянул к осажденным стенам дополнительную артиллерию. Ядра так и сыпались на головы защитников, и не удивительно, что у горожан нервы дрогнули.

Группа во главе с бургомистром вытребовала у коменданта аудиенции, что в данных обстоятельствах было делом неожиданным, ведь у Золотарева день расписан по минутам. Андрею эти дни приходилось вертеться, как белка в колесе. С утра в окружении свиты мчался на осажденные южные стены города, затем заглядывал в ратушу, где беседовал все с тем же бургомистром. Правда в предыдущие дни, ни о каком недовольстве и говорить не приходилось. Горожане казалось, смирились с решением коменданта. Затем возвращался в замок, где вспоминая события под Архангельским городком, поднимался на «Андларе» в голубое небо, чтобы оттуда взглянуть на диспозицию. Потом вновь на бастионы, под град ядер. Уже оттуда ехал на осмотр оставшихся бастионов, тех, что подвержены были обстрелу куда меньше. И лишь только ближе к ночи в дом коменданта, где его ждала с детьми Марта. Женщина на удивление спокойно переносила все невзгоды, выпавшие на плечи ее мужа и горожан. Там он отсыпался часиков пять и вновь рвался в бой, созывая военный совет.

В этот раз все пошло совершенно по-другому. Еще не успели все разъехаться (остался полковник Скобельщина и Ян Полонский), как адъютант доложил Золотареву, что с ним хотела бы встретиться делегация горожан во главе с бургомистром.

– Зовите, – сказал Андрей. Когда Лемме скрылся за дверями, проговорил, обращаясь к офицерам, словно предчувствуя что-то не ладное, – господа, не могли бы вы подождать за дверью.

– Хорошо, господин комендант, – проговорил хором полковники, словно поняв Золотарева с полуслова.