Волошинов, Бахтин и лингвистика

Алпатов Владимир Михайлович

Стиль книги, все многочисленные «колыбели», «свирели» и «игралища», как в первой главе уже отмечалось, очень был не ко времени не только для марксистов, но и для большинства лингвистов той эпохи (как и нынешней). И это тоже способствовало отторжению книги. Сохраняется эта проблема и сейчас. И современный линт вист, просто отражая читательскую оценку, восклицает: «Тексты Бахтина трудно читать». [358]

Но надо ли считать неразработанность терминологии и нестро-гость ряда положений книги только ее недостатком? В МФЯ есть такое место: «Систематизируется обычно (если не исключительно) чужая мысль. Творцы – зачинатели новых идеологических течений – никогда не бывают формалистическими систематизаторами их. Нужно, чтобы прошла творческая эпоха, только тогда начинается формалистическое систематизаторство—дело наследников и эпигонов, чувствующих себя в обладании чужим и отзвучавшим словом» (293). МФЯ создавалась творцами (или

творцом?). Богатство идей сопровождалось малой (может быть, слишком малой) склонно-стью к «систематизаторству». Изучение МФЯ с позиций «эпигонов-систематизаторов» только начинается, данная книга, вероятно, одна из ранних попыток такого рода.

358

Колесов 2003: 367

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПРОБЛЕМЫ МАРКСИЗМА В МФЯ

Из трех ключевых слов, вынесенных в название рассматриваемой книги, современная отечественная бахтинистика больше всего любит обсуждать марксизм, меньше говорят о философии и совсем мало – о языке. До сих пор я шел обратным путем: рассуждал о языке, лишь эпизодически касался философии и совсем не говорил о марксизме. Но вопрос связи МФЯ с этим учением все-таки надо рассмотреть. И дело даже не в том, что этот вопрос сейчас злободневен у нас и за рубежом. Очень важен аспект, который рассматривают редко, особенно в нашей стране. Книга появилась в период, когда в СССР достаточно часто и иногда весьма серьезно обсуждалась проблема построения марксистской лингвистики. Пусть авторы МФЯ стояли в стороне от споров на этот счет: упоминание ими мало существенной книги И. И. Презента в качестве «единственной марксистской работы, касающейся языка», косвенно свидетельствует об этом. Но появление книги находилось в ряду научных поисков в этом направлении; этот факт сказался и на оценке книги современниками. Поэтому надо рассмотреть МФЯ в ряду других советских работ тех лет, касавшихся построения марксистской лингвистики. Это важно и потому, что по вопросу о связи МФЯ с марксизмом у нас сложился ряд предрассудков и стереотипов, происходящих, как представляется, от слишком эмоционального подхода к проблеме (за рубежом оценки обычно объективнее). К главе примыкает четвертый и последний экскурс данной книги, в котором речь будет идти о развитии проблемы построения марксистского языкознания у нас после начала 30-х гг.

IV.1. Вопросы марксистской лингвистики в СССР 20-х – начала 30-х гг

IV. 1.1. Аспекты рассмотрения вопросов марксистской лингвистики

Прежде всего, нужно уточнить некоторые понятия. Говоря о марксизме в лингвистике, надо разграничить четыре разных аспекта данной проблемы, которые нередко смешивались и продолжают смешиваться. Первый аспект далее я буду стараться выносить за пределы исследования, хотя полностью от него отрешиться, конечно, трудно. Это политические взгляды того или иного лингвиста и отношение его к марксизму вне лингвистики. Такой аспект, разумеется, не может быть абсолютно не связан с остальными, но эта связь может и не быть прямой. В одну сторону она может вовсе отсутствовать: можно быть почитателем марксизма, принимать строй, основанный на марксизме, но никак не применять это учение в своей научной деятельности. Участник «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Д. Н. Кудрявский был (по крайней мере, в молодости) марксистом во взглядах на общество, что нашло отражение в его агитационных брошюрах, но как лингвист он был позитивистом, близким к младограмматизму. Даже тот факт, что Е. Д. Поливанов был комиссаром, агентом Коминтерна и, по его собственным воспоминаниям, преподавал исторический материализм на рабфаке в Ташкенте, [359] еще не определяет его лингвистические взгляды, хотя в данном случае связь, конечно, была.

359

Поливанов 1991: 549

Второй аспект, для нас очень важный, относится к тому, как увлечение того или иного лингвиста марксизмом или господство марксистской идеологии в обществе определяет круг интересов ученого, заставляет выбирать тот или иной подход, вовсе, может быть, и не марксистский в собственном смысле. В советском обществе этот аспект всегда был значим, особенно в ранний период. Как мы увидим дальше, общественная обстановка в СССР в 20—30-е гг. способствовала интересу к вопросам социального функционирования языка (не только к вопросам, теперь относимым к социолингвистике, но и, например, к вопросам причин изменений в языке). В 70-е и в начале 80-х гг. ситуация в СССР окажется совсем другой, большинство лингвистов станут вовсе игнорировать эту проблематику, но это будет уже в иную историческую эпоху.

Третий аспект относится к специфической пограничной области науки – социолингвистике, которая одновременно опирается и на лингвистическую и на социологическую теорию. А в социологии марксистская научная парадигма остается и по сей день

одной из наиболее влиятельных. Обычно и сейчас то или иное отношение к этой парадигме (в том числе отрицательное и даже «нулевое») остается значимым, это относится и к социолингвистике. В седьмой главе в связи с неомарксистскими подходами в этой дисциплине, нередко вспоминающими МФЯ, об этом специально будет идти речь.

Наконец, последний аспект связан с проблемой существования собственно марксистской лингвистики. В 20—30-е гг. у нас этот аспект подчинял себе все остальные, хотя на практике он чаще подменялся вторым или третьим, а то и первым. Но сейчас он в отличие от остальных имеет лишь историческое значение.

Далее в главе будут рассматриваться второй и четвертый аспекты данной проблемы, а к третьему мы вернемся в седьмой главе.

IV.1.2. Основоположники и классики марксизма о языке

В 20-е гг., когда марксизм еще не рассматривался как застывший свод правил, применимый абсолютно ко всему, советские ученые, обращавшиеся к марксистской лингвистике, должны были конста-тировать: наука о языке относится к областям, до которых «слабо или совсем не коснулась рука основоположников—Маркса и Энгель-са», как сказано в МФЯ (218). То же признавали и другие авторы, отмечавшие, что лингвистика в их трудах существует лишь в «методологических установках». [360]

360

Ломтев 1931: 51

Высказывания «основоположников» о языке, в том числе и Ленина, а позже и Сталина, были к началу 30-х гг. каталогизированы. См., например, цитатник Т. П. Ломтева [361] или более позднее собрание цитат В. А. Звегинцева. [362] Если пока отвлечься от Ф. Энгельса, то эти авторы бывали представлены либо отдельными высказываниями общефилософского характера (для Ленина это чаще всего были выписанные им цитаты из Гегеля с комментариями), либо, наоборот, очень конкретными высказываниями вроде известной ленинской цитаты о недопустимости злоупотребления иностранными словами. Иногда добавлялась смежная проблематика: почти половину хрестоматии Ломтева составлял раздел «Борьба Ленина против „левой“ мелкобуржуазной фразы». Сейчас речь не идет о специальных работах Сталина по языкознанию, поскольку они появились позже (1950); о них будет говориться в Экскурсе 4.

361

Ленинская 1932

362

Звегинцев 1960: 317—329

Любопытны в связи с этим слова представителя иной, хотя также левой интеллектуальной традиции. Н. Хомский в 1969 г. ответил японскому лингвисту Т. Окубо, советовавшему читать Гегеля и Маркса: «Я, конечно, согласен с Вами в отношении того, что Гегель и Маркс—выдающиеся фигуры в истории мысли, но мне неизвестен какой-либо важный их вклад в проблематику, о которой я говорил. Однако я был бы рад услышать об этом». [363] Ответа, видимо, не последовало (письмо позднее было факсимильно напечатано адресатом без указания на дальнейшую переписку).

363

Gengo 1978, 9: 77

Исключение среди классиков марксизма, однако, составлял Энгельс, значению лингвистических взглядов которого позднее даже была посвящена целая книга «Энгельс и языкознание». [364] Он обладал склонностью к изучению языков, а в его наследии определенное место занимает лингвистическая проблематика. У него была специальная работа «Франкский диалект», [365] ставшая у нас, правда, известной лишь в 30-е гг. XX в. В книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» [366] речь неоднократно идет о развитии языков при переходе от первобытного к классовому обществу. В «Анти-Дюринге» полемика с неудачливым философом ведется по многим проблемам, включая и лингвистические. [367] Вопросов языка Энгельс касался и в некоторых других сочинениях, а также в письмах.

364

Энгельс 1971

365

Маркс, Энгельс, т. 19

366

Маркс, Энгельс, т. 21

367

Маркс, Энгельс, т. 20: 333– 334