Волшебная чернильница(Повесть о необыкновенных приключениях и размышлениях Колобка и Колышка)

Слуцкис Миколас

Первым делом Распорядкин запретил тетрадкам веселиться. Чего, скажите, ждать от учеников, если их тетрадки вдруг пустятся в пляс?

Второе его распоряжение было еще более суровым:

— От ярких обложек портится зрение. Не разумнее ли изготовлять тетрадки одного цвета? Мне кажется, да!

Фабрика начала выпускать одноцветные тетрадки в серых, словно посыпанных пеплом, обложках.

Директор радовался, что навел однообразие и порядок. Только тетрадки не радовались.

Они, эти пепельные тетрадки, шелестели так скучно, что усыпляли школьников за партой. Сразу стало больше учеников,

которые зевали и спали средь бела дня. Вскоре сонливостью заразились и учителя. Можете себе представить, как выглядели храпящие классы?

Когда выяснилась причина сна — скорбно серые, смертельно скучные тетрадки! — Распорядкина освободили от занимаемой должности.

— Но ведь ты рассказываешь нам про тетрадки, а не про горести! — перебил разговорчивую мышку Колобок.

— А откуда ты все это знаешь? — усомнился Колышек.

— Откуда? Хи-хи… — засмеялась Мечтышка. — Мы, мыши, везде бываем, все слышим, все видим… Значит, про горести вам уже не рассказывать, неинтересно?

— Интересно! Рассказывай!

Мечтышка продолжала:

— Представьте себе, Распорядкина уволили с тетрадной фабрики и тут же назначили на другую, чрезвычайно важную фабрику — конфетную! Почему? До сих пор не понимаю. Возможно, потому, что он привык быть директором, а все остальные привыкли видеть его директором? Мыши, едва узнав, что Распорядкина переводят на новое место, тоже стали собираться в путь-дорогу. Конечно не мы, студентки, а наши приятельницы, не столь обремененные наукой. Они-то нам все и рассказали потом. Конфеты тоже любили играть и веселиться. Подобно тетрадкам, они устраивали вечера самодеятельности. Конечно же, серьезному Распорядкину не по душе пришлось настроение конфет. Однако, помня свою прежнюю неудачу, он не запретил им танцевать и наряжаться. Но ему трудно было смириться с тем, что конфеты такие сладкие. Какую только конфету, дорогую или дешевую, не попробует— каждый раз болят зубы. А нельзя ли изготовлять другие конфеты? Ну, чтобы совсем-совсем были не сладкие? С начинкой, скажем, из соли или перца? В самом деле, раз есть сладости, то почему не может быть горестей? И зубная эмаль у детей не портилась бы!

Как задумал Распорядкин, так и сделал. Стала фабрика выпускать горести.

Опять неудача! Никто не хотел эти горести покупать!

А кто купит и лизнет, тот так скривится, что целый день не может скулы свести.

Сняли Распорядкина и с конфетной фабрики, которая снова стала выпускать сладкие сахарные и шоколадные конфеты. Куда же теперь Распорядкина девать? А тут как раз ему стукнуло шестьдесят, и все обрадовались: пускай идет на пенсию, как все пожилые люди! Отдохнет, расскажет шалунье-внучке тысячу сказок. А шалунья она оттого, что растет без отца. Давно умер ее папа.

Вышел Распорядкин на пенсию, но, представьте себе! — Раса его не слушается. Он не знает сказок, не умеет их рассказывать, у него нет ни бороды, ни усов. Не за что дернуть, когда наскучит своими наставлениями и ежечасной зарядкой.

— С Расой мы знакомы, — оживился Колобок.

— Ну, если вы знаете Расу, то вам понятно, почему они не могли ужиться. Не добившись ничего от внучки, Распорядкин купил себе старый мотоцикл и записался в общественные регулировщики уличного движения.

Днем и ночью носится на своем расхлябанном мотоцикле, ловит правых и виноватых!

— Но мы действительно были виноваты! — вздохнул Колобок.

— Не знали правил! — легкомысленно объяснил Колышек.

— Если вы не знали, то вина еще не так велика, — утешила их мышка. — Попросите горестей, и Распорядкин вас отпустит. У него все карманы набиты этой отравой, а никто не ест!

Друзья так и сделали. Правда, угостить их горестями попросил не Колобок, а Колышек.

— Ах, вам горестей? — удивился и обрадовался Распорядкин. — Дам, дам, сосите на здоровье.

Но тут же спохватился:

— А откуда вы, так сказать, слыхали о моих горестях? Ведь вы же из чернильницы?

— О, мы давно мечтали о горестях! — тараторил Колышек, повторяя за Мечтышкой все, что она нашептывала из-под стола. — И не только мы — все-все обитатели чернильницы!

— Все? Правда, все? Ну, тогда я быстренько… Раз, два, так сказать, закончу, и получите по пачке горестей.

Накарябав еще несколько предложений, он дал друзьям подписать протокол. Колышек поставил три крестика — так расписывалась старуха, которая семь лет качала его в зыбке. Колобок, внимательно наблюдавший, как водит пером Распорядкин, почувствовал, что может и сам начертить что-то в этом роде.

— А говорили, ты неграмотный, — подозрительно покосился Распорядкин.

— От вас научился! — порадовал его Колобок. Сам того не зная, он был на редкость способным к науке.

Мечтышка даже присвистнула от удивления. Неплохой студент мог бы получиться из этого хлебного человечка!

Удовлетворенный Распорядкин достал из ящика стола две туго набитых пачки — по одной на каждого нарушителя правил уличного движения.

— Ну, а теперь — марш! — скомандовал он подтягиваясь. — Не ешьте сладости — только горести, каждый час делайте разминку — и никогда не будете нарушать правила уличного движения!

— Видали? — Мечтышка довольно улыбалась крашеными губками. — Главное — изучить характер… Есть такая наука — психология… Я, видите ли, будущий психолог! Но для вас теперь не это важно. Самое важное для вас сейчас — помнить, что эти горести ни в коем случае нельзя есть! Да, да! До свиданья! Ауф видерзеен!

Мышка Мечтышка знала еще немецкий и английский.

Чудесное спасение

Наука в наши дни поистине всемогуща, но и у науки есть свои пределы. Освободив друзей с помощью психологии на полчаса раньше, чем их выпустил бы Распорядкин, Мечтышка не могла предотвратить другие опасности.

А может быть, она слишком долго разглагольствовала о своих знаниях и прозорливости?

Так или иначе, Колобка и Колышка ждало суровое испытание.

Толстая черная дверь захлопнулась за ними, а улица — вы представляете? — кишмя кишит собаками и спичками. Зубарь созвал несколько десятков местных дворняг, которым надоело отираться на лестничных площадках. Семеро старушкиных поджигателей собрали тысячи новеньких спичек, которые только и ждали кого бы сжечь.

— Вот они, гав! Вот, гав! — залаяли собаки, а спички крепились и молчали, чтобы не вспыхнуть раньше времени.