Волшебная лампа Аладдина (сборник)

Народное творчество

– Никаких! – отвечал Али-Коджа. – Ведь я считал этого человека своим другом, и хотя я и скрыл от него, что в кувшине под оливками спрятаны деньги, но верил его слову, что он вернёт мне мою собственность в целости и сохранности.

Поскольку свидетелей у Али-Коджи не нашлось, а Мустафа клялся в своей невиновности, то судья признал жалобу необоснованной.

Али-Коджа, конечно, остался недоволен таким исходом дела и решил обратиться к самому калифу. Он составил письменное прошение и на следующий день встал с ним у входа в мечеть, посещаемую калифом.

Когда Гарун

аль-Рашид вышел из мечети, Али-Коджа, согласно обычаю, поднял вверх руку с бумагой. Тотчас же к нему подошёл один из слуг калифа и взял прошение, а через некоторое время Али-Коджа получил приглашение предстать в назначенный день вместе с противником перед калифом, который обещал лично разобрать его дело.

Накануне вечером Гарун аль-Рашиду, как это часто бывало, вздумалось прогуляться по Багдаду переодетым. По обыкновению, его сопровождал великий визирь Джафар. Они гуляли уже довольно долго, не встречая ничего интересного. Но вот, проходя мимо одного двора, ворота которого оставались открытыми, они услышали оживлённые детские голоса. Калиф тихонько заглянул во двор и увидел детей, горячо решавших, в какую бы им сыграть игру. Вдруг один мальчик, сразу обративший на себя внимание калифа своей живостью и необыкновенно смышлёным личиком, закричал:

– Знаете что, сыграем в кади! Я буду кади, ты, Гассан, будешь Али-Коджой, а ты, Ахмет, – купцом, которому он дал на сохранение кувшин.

– Да, да, сыграем в кади! – весело закричали дети, и игра началась.

Гарун аль-Рашид был очень заинтересован. Он вспомнил о процессе, который ему завтра предстояло разбирать и который ему самому показался очень запутанным.

– Посмотрим, как эти малыши сумеют во всём разобраться! – сказал он, смеясь, Джафару и, притаившись в уголке, стал наблюдать за игрой.

Между тем маленький кади уселся на каменную скамью и принял необыкновенно важный вид; остальные дети стояли в стороне и соблюдали строжайшее молчание. И вот вперёд вышел Гассан и, поклонившись судье, начал жаловаться на своего противника.

– Мудрый кади, – сказал он, – вот этот человек, Мустафа, похитил у меня тысячу цехинов, которые я ему отдал на хранение перед отъездом, положив их в кувшин и засыпав их сверху оливками. Когда я вернулся, то нашёл в кувшине одни лишь оливки, деньги же исчезли.

– А ты что скажешь на это, Мустафа? – с серьёзным видом спросил маленький кади.

– Я могу сказать только одно, – отвечал мальчик, изображавший Мустафу, – ни я, ни кто-либо другой не дотрагивался до его кувшина, и его обвинение является гнусной клеветой. Впрочем, я готов доказать свою невиновность клятвой. – И с этими словами он поднял вверх палец, как бы желая присягнуть.

Но, к удивлению внимательно слушавшего калифа, маленький кади не торопился дать присягу обвиняемому.

– Постой! – сказал он. – Прежде чем ты будешь клясться, я хочу увидеть кувшин с оливками. Пусть его принесут сюда.

Тут один из мальчиков проворно сбегал куда-то, принёс какой-то старый разбитый кувшин и поставил его перед судьей, который всё с тем же важным видом продолжал:

– Мустафа,

признаёшь ли ты, что это тот самый кувшин, который был отдан тебе на хранение семь лет тому назад?

– Да, премудрый кади, – отвечал мнимый Мустафа, – это тот самый, и я могу клятвенно подтвердить, что в течение всего этого времени до него не дотрагивался.

– Хорошо, – сказал маленький кади, – сейчас мы узнаем, кто из вас говорит правду. Пусть призовут сюда двух старых торговцев оливками.

Тут из толпы детей выступили двое мальчиков, изображавших торговцев. Обратясь к ним, кади сказал:

– Если вы сами торгуете оливками, наверное, знаете, как долго можно хранить оливки, чтобы они годились к употреблению?

– Почтенный кади! – отвечали маленькие торговцы. – Много лет уже мы занимаемся торговлей и по опыту знаем, что оливки могут сохраняться самое большее три или четыре года; если же держать их дольше, то они портятся и есть их уже нельзя.

Тут маленький кади раскрыл кувшин, понюхал оливки и сделал вид, будто попробовал их.

– Странно! – заметил он, качая головой. – Вы говорите, что оливки сохраняются не больше четырёх лет, а между тем в этом кувшине они пролежали целых семь лет и всё-таки ещё очень свежи и вкусны. Подойдите сами и отведайте.

Торговцы сделали вид, будто пробуют оливки, после чего единодушно заявили, что они не только не пролежали семи лет, но и насыпаны в кувшин совсем недавно.

При этих словах мнимый Мустафа задрожал всем телом и признался в своём преступлении.

Кади поднялся со своего места и гневно воскликнул:

– Так вот как ты сохранил имущество, доверенное тебе другом! Мало того, ты ещё хотел ложной клятвой ввести в заблуждение правосудие! За это ты понесёшь строгое наказание: прежде всего ты должен возвратить Али-Кодже похищенные у него деньги, а за своё воровство ты поплатишься жизнью.

Калиф слушал всё это с необыкновенным вниманием.

– Джафар! – сказал он по окончании игры. – Запомни этот дом и завтра утром, когда явятся Али-Коджа и его противник, приведи ко мне этого мальчика, который изображал судью. Пусть придёт и настоящий кади – ему не мешает поучиться уму-разуму у этого мальчика, которому, наверно, не больше десяти лет.

Джафар в точности исполнил приказание своего повелителя. Рано утром он отправился в тот дом, на дворе которого играли дети, и попросил хозяев привести мальчика.

– Дитя моё, – сказал он ему, – калиф приказал мне привести тебя к нему; но ты не бойся, тебе не сделают ничего дурного и скоро отпустят домой.

Родители нарядили мальчика в его лучшее платье и отпустили с великим визирем.

Между тем во дворце уже собрались Али-Коджа, Мустафа и старый кади. Калиф ласково взял мальчика за руку и сказал: