Волшебник Линна: Романы
Шрифт:
Раньше Кэкстон этого не слышал. В голове его что-то произошло.
— Как! — вскрикнул он. — Как, ведь нам понадобилось пятьсот, — он замолчал, сел. — Три часа! — прошептал он. — Как же мы могли забыть о прогрессе человечества?
В последовавшей за этим тишине Кэкстон увидел, как в скалообразной стене, обращенной к ним, появилось черное отверстие. В эту пещеру Кэкстон и направил их корабль.
На экране заднего обзора было видно, что вход закрывается. Свет, вспыхивающий впереди, сфокусировался на двери. Когда он осторожно
— Касселехат! — прошептал Блейк Кэкстону. — Единственный человек, который пока что говорил непосредственно со мной.
С экрана на них всматривалось лицо утонченное, лицо ученого. Касселехат улыбнулся и сказал:
— Вы можете выйти из корабля и пройти в двери, которые вы здесь видите.
14
У Кэкстона было ощущение пустоты вокруг, когда они забрались в обширный приемник.
Молча они вдвоем гуськом прошли в зал, который выводил в очень большую, роскошную комнату.
В такую комнату не моргнув мог бы войти король или киноактриса в фильме. Она была вся увешена роскошным гобеленом, то есть на какой-то миг он подумал, что это гобелен, затем увидел, что нет. Это был… он не мог определить.
Он и раньше видел дорогую мебель — в офисе и доме Ренфрю. Но эти диваны, стулья сияли, словно они были сделаны из подобранных разноцветных… Нет, не то; они совсем не сияли. Они…
Опять он не мог определить.
У Кэкстона не было времени на более тщательный осмотр. Потому что с одного из стульев вставал какой-то человек. Он узнал Касселехата.
Касселехат пошел вперед, улыбаясь. Затем он остановился, поморщив нос. Через мгновение, поспешно пожав руки Блейку и Кэкстону, он быстро отступил на десять футов к стулу и сел с довольно натянутым видом.
Это было поразительно нелюбезный поступок, несколько смягченный мгновение спустя тем, что человек знаком пригласил их сесть. Кэкстон с некоторым недоумением уселся на диван, рядом с Блейком.
Касселехат начал.
— О вашем друге, — должен предостеречь вас. Это случай шизофрении, и наши психологи могут добиться только временного выздоровления. Полное выздоровление потребует большего времени и вашей полнейшей помощи. С готовностью соглашайтесь со всеми планами мистера Ренфрю, если конечно, они не примут опасный оборот.
— Теперь же, — он выпустил улыбку, — разрешите мне приветствовать вас на четырех планетах Альфы Центавра. Для меня лично это величайший момент. С самого раннего детства меня готовили единственного для того, чтобы быть вашим наставником и гидом; и естественно я переполнен радостью от того, что пришло то время, когда мои знания среднеамериканского языка и обычаев могут быть применены на практике, для чего и предназначались.
Радости однако было не видно. Он продолжал морщить нос, и на лице его было общее болезненное выражение. Но слова его поразили Кэкстона.
—
— Конечно, — последовал ответ. — Но язык в своем развитии изменился до такой степени — и я могу быть откровенен — ведь у вас были сложности с пониманием всех предложений, не так ли?
— Но мы понимали отдельные слова, — сказал Блейк.
— Да.
— Хорошо. Значит, дело за тем, чтобы выучить новые слова?
— Ну да, так.
Они сидели молча, Блейк покусывал нижнюю губу. Именно Блейк сказал наконец:
— Что представляют из себя планеты Центавры? По радио вы говорили что-то о том, что центры населения снова вернулись к городской структуре.
— Я буду счастлив, — сказал Касселехат, — показать вам сколько наших огромных городов, сколько вы захотите увидеть. Вы наши гости, на ваши отдельные счета были положены по два с половиной миллиона, чтобы вы использовали их на свое усмотрение.
Он замолчал.
— Но если сейчас у вас больше нет вопросов…
Блейк и Кэкстон заговорили практически вместе:
— Минутку, сэр, — сказал Кэкстон.
— У нас полно вопросов, — сказал Блейк.
Старик поклоном принял эту задержку и остался сидеть. Первый вопрос задал Кэкстон:
— Как насчет продления жизни?
— Двадцать лет, — последовал осторожный ответ, — сверх того, что у вас есть теперь.
Потребовалась некоторая сверка, чтобы удостовериться, что они говорили об одном и том же «есть». Но Касселехат уже помнил урок по «среднеамериканскому». Он подразумевал примерно семидесятилетний возраст для их времени и девяностолетний для своего собственного.
Это казалось необычно скромным увеличением. Сначала разочарование явилось шоком, затем шок сменился замешательством. Тогда было столько надежд на то, что медицина вскоре сделает что-то значительное в этой области.
Как оказалось, проблема была в том, что клетки могли восстанавливаться ограниченное количество раз; первоначально — десять-двенадцать раз, приблизительно через шесть с половиной — семь лет. Улучшение состояло в открытии, которое сделало возможным производить максимум тринадцать делений почти в каждом человеке.
Но увеличить этот максимум было невозможно.
Люди из прошлого доказывали, что их собственное путешествие почти в пятьсот лет, конечно, разбило этот барьер. Но очевидно это было не так. Препарат Пелхама просто обеспечил неимоверное замедление клеточного процесса.
Хотя Блейк изредка вставлял свои вопросы во время разочаровывающего разговора о продлении жизни, теперь он поднял руку. Улыбнувшись, он сказал:
— Питер, вы до сих пор задавали вопросы Ренфрю. Сейчас я задам ваши вопросы. — Все еще улыбаясь, он повернулся к Касселехату. — Мистер Кэкстон — наш физик, и я уверен, ему так же, как и мне, будет интересно то, о чем я вас спрошу.