Волшебники из Капроны
Шрифт:
Тут кто-то для разнообразия швырнул гнилой помидор. И сразу на Корсо полетели всевозможные пачкающие предметы: холодные спагетти и коровьи лепешки (хотя эти метательные снаряды первым пустил, пожалуй, Ринальдо, ими очень быстро овладели обе стороны), а также капуста; падали струи растительного масла и потоки тающего льда; дохлые крысы и куриная печень.
Неудивительно, что обыкновенное население очистило улицу. Яйца и помидоры стекали с решеток, закрывших витрины «Гросси», и плюхались о белые колонны Художественной галереи. Гнилые кочаны шмякались о бронзовые двери Арсенала.
Такова была первая стихийная фаза битвы, в которой каждый
В результате летающие над Корсо предметы поднялись высоко в воздух, откуда стали падать дождем, нанося куда больше вреда. Подняв глаза, Паоло увидел тучу прозрачных сверкающих пластинок, которые сыпались на него с неба. Он подумал, что это снег, но тут «снежинка» попала ему в плечо и порезала его.
— Ах, гады! Мерзавцы! — пронзительно завопила Лючия, стоящая рядом с ним. — Швыряться осколками стекла!
Но прежде чем основная масса осколков обрушилась вниз, над воплями и криками взмыл проникновенный тенор Старого Никколо:
— Testudo! [2]
К нему присоединились густой бас Антонио и баритон дяди Лоренцо: «Testudo!» Дружно затопали ноги. Паоло знал, что это. Он наклонился и, ритмично топая, вместе со всеми поддержал творимые старшими чары. Вся семья принимала тут участие. Топ-топ-топ, «Testudo, testudo, testudo!» Над их склоненными головами плясали и кружились осколки стекла, не опасные благодаря невидимому барьеру. «Testudo!» Посреди склоненных спин раздался голос Элизабет, певшей другое заклинание. Его подхватили тетя Анна, тетя Мария и Коринна. Их высокие голоса, словно сопрано соло, взмыли над хором, над ритмичным топаньем ног.
2
«Черепаха» (лат.) — навес для прикрытия при осадных работах.
Паоло без напоминаний знал: он должен поддерживать волшебный щит, пока Элизабет творит свое заклинание. Знали и все остальные. Как это замечательно, волнующе, чудесно! Все Монтана всегда подхватывали малейший намек и действовали согласно, как по приказу.
Рискнув взглянуть вверх, Паоло увидел, что заклинание, творимое Элизабет, действует. Ударившись о невидимый щит — который он, Паоло, помогал создавать, — осколки превращались в злых шершней и, жужжа, летели на Петрокки. Но Петрокки тут же превращали их в осколки и швыряли обратно. И в то же время по ритму их пения Паоло мог сказать, что они вовсю стараются разрушить волшебный щит.
Между тем голос Ринальдо и голос его отца, звучавшие как-то особенно глубоко и мягко, творили что-то новое. И еще несколько женщин подхватили — незаметно для Петрокки — песню Элизабет. А все остальные ни на минуту не переставали поддерживать щит — топ-топ-топ. Все вместе могло быть величайшим хором в величайшей в мире опере, только цель у этого действа была иная. И цель эта отозвалась ревом орущих голосов. Петрокки воздели руки к небу и начали отступать. Булыжники под их ногами заколебались, и крепкая мостовая Корсо стала проваливаться, образуя яму. Немедленным ответом Петрокки явился еще один многоголосый аккорд с бесчисленными диссонансами.
Последовало всеобщее смятение. Спасаясь, Паоло, с уже опаленными волосами, бросился по булыжнику, шатающемуся и подпрыгивающему у него под ногами. «Вольтава! — пел он яростно. — Вольтава!» Позади свистело пламя. Облака пара окутывали с верхом даже высоченную Художественную галерею, между тем как река, попавшая под чары, вышла из берегов и заливала Корсо. Вокруг Паоло вода доходила до колен, до пояса и продолжала подниматься. Паоло подумал, что кто-то спел заклятие фальшиво, вполне возможно, что он сам. Но тут он увидел двоюродную сестренку Лину, стоявшую по подбородок в воде, и подхватил ее. Таща Лину за собой, он пробивался сквозь поток по колышущейся мостовой, стараясь добраться до ступеней Арсенала.
Кто-то, вероятно, сообразил сотворить контрзаклинание. Внезапно все прекратилось — пар, потоп, дым. Паоло оказался на ступенях Художественной галереи, а вовсе не Арсенала. Позади остался Корсо — масса вывернутого булыжника, поблескивающего от слякоти и сплошь измазанного коровьим пометом, гнилыми помидорами и разбитыми яйцами. Вряд ли разгром мог быть большим, если бы Капрону захватили войска Флоренции, Пизы и Сиены.
Паоло чувствовал: он на пределе. Лина плакала. Она была слишком мала. Почему ее не оставили с Розой? Паоло видел, как Элизабет тянула за руку Лючию, вытаскивая ее из грязи, а Ринальдо помогал подняться тете Джине.
— Домой! Пойдем домой, Паоло, — хныкала Лина.
Но сражение еще не кончилось. Рассыпавшись по Корсо маленькими группами, Монтана и Петрокки, злые и грязные, осыпали друг друга бранью:
— Еще получите за битое стекло!
— Вы начали!
— Врете! Свиньи вы, Петрокки! Похитители детей!
— Сами свиньи! Мазилы! Предатели!
Тетя Джина и Ринальдо, перевалив через нечто вроде валуна, грязного и склизкого, стояли около него, тяжело дыша. Откуда-то возникла массивная фигура тети Франчески, грязной и в таком гневе, в каком Паоло ее никогда не видел.
— Вы, Петрокки паскудные! Я требую поединка! — прокричала она.
Голос ее пронзительно визжал, как огромная пила, наполняя собой Корсо.
Глава седьмая
Вызов тети Франчески, казалось, объединил обе стороны. Женский голос из стана Петрокки прокричал:
— Мы согласны!
И оба заляпанных грязью клана в полном составе снова ринулись на середину Корсо.
Догнав своих, Паоло услышал, как Старый Никколо сказал тете Франческе: «Не дури!» Он был похож скорее на чумазого домового, чем на главу знаменитой семьи. И из-за одышки почти не мог говорить.
— Они оскорбили нас и напали на нас! — заявила тетя Франческа. — Они обрекли себя на позор и изгнание из Капроны. И я этого добьюсь! Я и не с такими, как Петрокки, справлюсь.
Даром что грузная и грязная, она всем своим видом — в необъятном черном платье, висевшем клочьями, с седыми прядями, наполовину рассыпавшимися и спадавшими на одно плечо, — это подтверждала.
Но другие Монтана понимали: тетя Франческа — старая женщина. Раздался хор протестующих голосов. Дядя Лоренцо и Ринальдо оба вызвались выступить в единоборстве против Петрокки вместо нее.