Волшебное наследство

Ржезач Вацлав

— Не знаю, — ответил Вит дрожащим голосом. — Ах, крестный, мне страшно. Ведь нас тут всех поубивают.

— Да не убивать они пришли, — мрачно ответил Матей, — они грабить пришли. Только грабят они так основательно, что, кто знает, может, оно и лучше, если бы просто пристукнули.

— Ой, крестный, нет! — воскликнул мальчик и прильнул к тому, кто некогда держал его, младенца, при крещении на руках. — Что угодно, только не смерть. Ну, обчистят нас, так мы ведь снова работать будем и все наживем. А у мертвого, кроме ямы в земле, впереди ничего и нет.

Матей горестно насупил брови и сказал:

— Эх, мальчик, как у тебя все просто. Молодость хочет жить

во что бы то ни стало. А вот поживешь с наше и узнаешь, что порой и жизнь хуже самой жуткой смерти бывает.

— Когда же это, крестный? — Во взволнованном голосе мальчика слышалось недоверие.

— Когда живешь в унижении и рабстве, — серьезно ответил Матей.

Пока крестный и крестник разговаривали, рейтары продолжали штурм. Дом сотрясался от ударов алебард, дерево трещало и скрежетало так, что ушам больно. Хотя двери сделаны были из самого лучшего дуба, который мог себе позволить приобрести зажиточный горожанин вроде шапочника Войтеха, уже в нескольких местах они поддались. Матей и Вит поняли это по крикам рейтаров, которые внезапно стали еще явственнее, и по сквозняку, от которого у них мороз пошел по коже.

Дернув правым плечом, кум Матей сказал:

— Не знаю, зачем понадобились эти баррикады. Только урону больше да бандитов еще пуще разъярили. Не следовало этого устраивать.

Возможно, он был и прав, но дело уже было сделано. В довершение его опасений в мастерскую ворвался шапочник Войтех с огромным мушкетом в руках.

— Спятил ты, сосед? Что задумал?

— Защищать то, что мне принадлежит, — ответил шапочник гневно. — В мою лавку вход открыт только честным купцам, а в воров я буду стрелять, будь они хоть трижды герцогские. Кто-то ведь должен подать остальным пример, кто-то ведь должен показать, что не у всех еще домских граждан кровь застыла в жилах.

— Я не позволю тебе сделать эту глупость, — заявил кум Матей. — Сила на их стороне. Ты один против десяти вооруженных молодчиков. Никому не поможешь, только себе навредишь. Это, сосед, ложный героизм, и время ты выбрал неподходящее.

Только Матей протянул руку, чтобы вырвать у шапочника мушкет, как двери не выдержали сокрушительного натиска четырех алебард и с грохотом упали на улицу. Теперь алебарды обрушились на баррикаду; налетчики принялись крушить ее, нанося удар за ударом. Трое осажденных, остолбенев, смотрели, как неудержимо ширится пролом в их укреплениях. В отверстии, которое почти сразу образовалось в нагромождении рухляди, блеснула первая каска. Этот блеск вновь разжег гнев шапочника. Он действовал так быстро, что Матей не успел ему помешать. Упершись мушкетом в край стола, Войтех опустился на колени и нажал курок.

Кремень высек искру, и прогремел выстрел; язык пламени и дым вырвались из его ствола; от удара, который в таком маленьком помещении прозвучал как пушечный залп, у всей троицы заложило уши и перехватило дыхание. Каска исчезла; следовало ожидать, что несчастье, от которого кум Матей хотел защитить пана Войтеха, уже неотвратимо.

— Бежим! — крикнул Матей, поняв, что случилось самое худшее из того, что могло случиться.

Схватив окаменевшего от ужаса Вита за руку, он потащил его за собой в дом. Дальнейшее произошло в считанные минуты. Остатки баррикады были разметаны рассвирепевшими рейтарами раньше, чем шапочник, оставшийся в одиночестве, смог прийти в себя и осознать, что же он, собственно говоря, натворил. Впрочем, если бы он и опомнился, то своего поста все равно бы не оставил. Здесь он защищал свое имущество и права и за них готов был умереть. Спотыкаясь об остатки разваленной баррикады, рейтары

ввалились в дом, целясь алебардами и палашами в грудь шапочника. К счастью, никто из них не смог вовремя замахнуться для удара, потому что в царившей неразберихе они растерялись и только мешали друг другу. Позже, когда уже было где развернуться и представилась возможность разделаться с хозяином, вперед вырвался молодой офицер, возглавлявший отряд, и предотвратил расправу.

— Не троньте! — гаркнул он. — Зачем нам убивать его здесь, в темном углу? Предоставим всему городу возможность посмотреть на его казнь.

Рейтары подчинились приказу — кто ворча, кто посмеиваясь, но ослушаться не посмел ни один.

— Отберите у него мушкет!

Шапочник опоздал с выстрелом на какую-то долю секунды. К нему подскочили трое высоченных парней; один из них вырвал ружье, двое других скрутили ему за спиной руки. Корнет поднял опрокинутый стул, уселся, опершись подбородком о руки, лежавшие на эфесе сабли, и обратился к шапочнику Войтеху с издевательским вопросом:

— Что это вам вздумалось, дядя, дорогу солдатам герцога преграждать и даже открывать стрельбу?

Збынек из Борека, молодой корнет, сын богатейшего горожанина, оружейника Рупрехта из Борека, был на самом деле дальним родственником шапочника — его мать и покойница жена шапочника были двоюродными сестрами. Это родство только усиливало неприязнь, которую мастер Войтех испытывал к юноше за то, что тот, как и его отец, пренебрег честью горожанина и пошел на службу к захватчику.

— Ты, сопляк, насмешки свои брось, — оборвал его шапочник. — Я был и остаюсь в своем доме, и к себе домой я имею право пускать лишь того, кто мне нравится. Я имею право и защищаться, если вижу, что в мой дом, вопреки моему желанию, рвутся наемные негодяи.

Корнет было вскочил, но, махнув рукой, опустился на стул со словами:

— Можете чваниться сколько влезет, от меня не убудет. В скором времени вам растолкуют ваши права. Я пришел от имени герцога купить для рейтаров шапок на зиму. Вы же устроили баррикаду да ко всему прочему еще и стреляли в меня. Благодарите судьбу, что промахнулись. Вы не будете разорваны лошадьми, хватит с вас и виселицы.

Тут шапочник распрямился как мог — молодцы продолжали выкручивать ему за спиной руки — и прокричал:

— В городе пока еще существует сенат и я являюсь его членом!

— Да, сенат еще существует, — повторил корнет с насмешкой, — и для герцога не будет ничего приятнее, если удастся отрубить у сената одну из его голов за откровенный бунт. Уведите его, не то он меня рассмешит, а мне предстоят еще важные дела. Привяжите к луке моего седла. И за дело!

Вытащив шапочника из мастерской, которую, если верить угрозам корнета, ему уже не суждено было увидеть, рейтары, как гласил приказ, принялись «за дело» — то есть начали грабить лавку, наполняя снятую с повозки парусину изделиями несчастного мастера Войтеха. Бандиты забрали не только зимние шапки, они обчистили лавчонку дочиста — в конце концов, там не осталось ничего, кроме опрокинутой мебели.

— А теперь не мешало бы и по дому пробежаться, — предложил один из грабителей.

— Ничего не выйдет, — остановил его корнет. — Все, что есть в доме этого бунтовщика, принадлежит герцогу, и, вынося приговор, он сам решит, как с этим поступить.

Однако сам корнет решил все-таки войти в дом. Миновав узкий темный коридор, он прошел во вторую комнату первого этажа, довольно просторную, служившую одновременно кухней и столовой. Здесь он обнаружил троих — кума Матея, Вита и экономку шапочника; они сгрудились около окна.