Волшебные дни (статьи, очерки, интервью)
Шрифт:
Так все это просто и не больно сейчас звучит. И раны, и беды, и несчастья залечило само время. Но все надо было перенести на себе, помучиться, пострадать. Легко ли — быть избитым своими же казаками? Скрываться? Вернуться с отрядом, убеждать станичников? Пропадать в закаспийских песках? Создавать ревком, добивать банду в кубанских камышах, в горах? Сидеть в сельсовете и, настораживаясь, слушать богатого казака, который в любую минуту может наставить на тебя обрез? Легко ли? Это сейчас, какую убедительную страницу ни читай, кажется просто. Надо было рисковать, рисковать и рисковать. Некоторые теперь почитают за ееликодушие — подвезти на казенной или собственной машине за рубль. Некоторые «изнемогают от усталости», просидев в чистом кабинете восемь часов, морщатся от телефонных звонков и посетителей. А что
Мы застали его на огороде усердным хозяином. День жаркий, утомительный. По двору бродят куры, над уликами летают пчелы, сливы и груши уже собраны. Но у крестьянина до самых холодов много работы. Такая же престарелая, как и он, жена его Анна Кирилловна вынесла ему кое-что чистое — переодеться, и тогда уж он поздоровался, познакомился и принял нас. Ему некогда сидеть с отсутствующим видом за воротцами на лавочке, и у него еще есть силы, чтобы не просить помощи от родных: подать воды или укрыть потеплее ноги. Замечательный дедушка! Улыбка ласковая, простая, искренняя. Рассказы о себе не тщеславны. И никаких обид не высказывает — за стариками сие водится частенько.
Сложив руки на груди, сидит и с сочувствием слушает его Анна Кирилловна, все давно знающая про его жизнь. Слушает — добавлю — с тем крестьянским уважением к мужчине, к мужу, каждое слово которого она переживает как свое. Когда-то в девичестве ей очень хотелось писать. Было — призналась — на душе такое жжение, что она просыпалась ночью от желания записать что-нибудь на листочке. И говорит-то она хорошо, как сказительница. У нее десять детей, она мать — героиня. Но она пи разу не похвалилась своей заслугой. Так, наверное, и должно быть, полагает она. А лицо у нее белое, морщинки ие портят ее, глаза ясные, осанка благородная.
Ей жалко нынешних молодых, которые сходятся — расходятся. «Нонче любятся, а завтра ненавидят. А мы С ним в радости живем». Есть выражение: «Я этого не понимаю!» И вот они тоже кое — чего искренне не понимают. Как это можно злоупотреблять служебным положением (фельетон вот прочитали в «Советской Кубани»)? Строить себе каменные хоромы (опять фельетон был)» и забывать при этом о нуждах фронтовиков — инвалидов? Шататься по улицам без дела? Требовать у родителей на японские транзисторы, легковые машины денег? Воровать казенное? Не почитать старших? Пить, браниться при детях? Таких людей они не понимают. Они не привыкли к нахальному стилю жизни: дай! достань! устрой! Если чего не хватает, то все должны становиться в общую очередь. Всякому — по заслугам и что заработал.
Есть о чем подумать, повидав их. Прежде всего о том, как сам ты живешь. И что такое достойная жизнь человеческая. То, как они стали на дворе перед фотоаппаратом, как Ефим Иванович приобнял супругу рукой, как она вдруг спохватилась: «Ой, ну что же я! Пойду хоть платок хороший надену!» — вызывало у нас добрую зависть к их отношениям, к их нерастраченной человечности. Они не устали от жизни. Но задумаемся все же хорошенько: и Ефим Иванович, и Анна Кирилловна родились в 1887 году!
Дома я снова перелистал «Исторический вестник» за этот год. Еще правил страной царь Александр III. Свыше двадцати лет Кияшко проживет под владычеством бесславного его сына. В 1905 году после войны с Японией грянет первая русская революция. В двадцать девять лет Кияшко — полный георгиевский кавалер. В 1917 году поднялся на бой с самодержавием. В 1919–1920 годах, когда многих из нас еще не было на свете, он гнал белых за море. Потом эпоха индустриализации страны, создания колхозов. Священная война. Рождались и рождались новые дети, уже не говорили им отцы — матери: «А на шо она, грамота? Батьки наши жили неучеными…» Великое просвещение коснулось страны. Прошли торжества 40–летия, 50–летия, 60–летия Советской власти. В первых рядах демонстрантов все меньше было товарищей, сверстников Кияшко. А его буднично приглашают
Да, он родился в 1887 году. Задумайтесь же над этими цифрами: что значили бы они в вашей судьбе? Кияшко — наш современник. Приезжайте в станицу Удобную, пройдите мимо его двора и взгляните через забор: там среди зелени копается в земле плотный крепкий старик. «Главное, чтоб земля рожала!» — думает он. Это чисто крестьянское. От земли — матушки — все! И здоровье, и долголетие, и нравственность. Поглядите на него, душе вашей будет полезно. Иногда надо судить себя жизнью патриархов, задержанных самой природой нам на внушение.
1979
ПАМЯТЬ НАРОДНАЯ
Есть кровное понятие «малой родины» — места, где ты родился или где родились твои отец и мать. В век невиданной миграции населения это понятие нисколько не затемнилось. Наша душа издали стремится к тому краю, в котором прошли ее самые нежные детские дни. Мы не можем равнодушно проехать мимо станции, поселка, хуторка, где когда-то жили и успокоились наши дедушки и бабушки. Так устроен человек. Местечко дорого нам тем более, если мы его не покидали и не покинем. Чувство генетическое простирается и во тьму времени, в те сказочные дали веков, из которых не вытянешь ни одного родного имени, — это уже то, что называется святым словом: предки. Забыть их дела, подвиги, культуру невозможно.
Время безжалостно покидает нас каждый день. За новой полосой жизни еще более новая — со своими людьми, приметами, обычаями, строениями, песнями, книгами, мемуарами и письмами. И так бесконечно. На наших глазах уходят из жизни последние ветераны гражданской войны, редеют ряды и ветеранов войны Отечественной.
Но у всякого поколения свои летописцы, собиратели, хранители.
В Краснодарском государственном архиве появляется раз — два в неделю в течение многих лет пенсионер
А. М. Кистерев: заказывает «дела», листает, с крестьянской прилежностью выискивает исторические материалы о поселке Ильском, о Северском районе. Зачем ему это? Положить в шкаф? Нет! Он мечтает о богатом местном музее. Он понимает, что без знания истории своей округи неполна любовь к ней, неполна благодарность к вечной жизни, которая пробивалась в будущее усилиями несметных тысяч людей. В отдаленном Отрадненском районе создал народный музей М. Н. Ложкин, все лето он раскапывает холмы и курганы. Мало кто так знает кубанский фольклор, как краснодарец Н. И. Бондарь, им записаны песни и сказания, которые ни от кого скоро не услышишь. Обрели популярность краеведческие очерки неутомимого В. П. Бардадыма. Оригинальные документы и сведения о пребывании А. В. Суворова на Кубани собрал В. А. Соловьев.
Недавнее постановление Совета Министров РСФСР о мерах по улучшению охраны, реставрации и использовании памятников истории и культуры призывает общественные организации опереться на эти духовные ценности в нравственном воспитании наших современников. Видные ученые (сошлюсь хотя бы на опубликованную в «Правде» прекрасную статью академика Д. Лихачева «Себе и потомкам») напоминают нам: уровень исторического просвещения в решающей степени определяет уровень политической культуры общества.
Историко — краеведческая работа оживилась и на Кубани. Важно понять, что дело охраны ценного наследия — не сугубо ведомственное, а поистине всенародное. Сердце каждого кубанского жителя — старого и молодого — должно быть преисполнено чувства благотворительности.
В чем оно состоит?
Жизнь стремительно меняет облик городов, станиц, хуторов. Возникла идея создания этнографического музея под открытым небом — «Кубанская станица». Уже принято решение. Уже выезжали в уголки края экспедиции музея и государственного архива, и участники только двух экспедиций приобрели более тысячи редчайших предметов быта и культуры кубанских казаков, иногороднего населения. Иногда дорогие сердцу дедовские и отцовские вещи (посуду, одежду, зеркала, столики, альбомы, иконы и прочее) люди жертвовали со слезами на глазах. Спасибо им, что они передали их государству. Бывало и так: старинные предметы лежали в сараях, в кладовках, на чердаках и в подвалах и были предназначены к уничтожению как ненужный хлам. А для музея они стали настоящей находкой. Множество редких фотографий привезли работники архива.