Волшебный дневник (The Book of Tomorrow)
Шрифт:
– Значит, это правда. Артур говорил правду.
– Невозможно, – прошептала сестра Игнатиус. – Дженнифер, мы же похоронили его. Он погиб во время пожара.
– Не погиб, сестра Игнатиус. Я видела его. Я была в его спальне. Там много фотографий. Их сотни на всех стенах.
– Он любил фотографировать, – произнесла она, словно размышляя вслух.
– И я на всех фотографиях, – проговорила я, переводя взгляд с сестры Игнатиус на маму. – Расскажите мне о нем. Кто он такой?
– Фотографии? Уэсли не упоминал о них, – побледнев и задрожав всем телом,
– Потому что он не видел, а я видела. Вся моя жизнь у него на стенах. – Слова застревали у меня в горле, но я не умолкала. – День, когда я родилась, мое крещение. – Я посмотрела на сестру Игнатиус и едва справилась с захлестнувшим меня гневом. – И вас я тоже видела.
– Ох. – Худыми старушечьими пальцами она стремительно закрыла рот. – Ох, Тамара.
– Почему вы не рассказали мне? Почему вы обе лгали?
– Я очень хотела тебе рассказать. – Сестра Игнатиус вскочила с дивана. – Говорила же я тебе, что никогда не лгу, что ты можешь спрашивать меня о чем угодно, но ты не спрашивала. А я ждала и ждала. Я не считала, что это мое дело, и, видимо, напрасно. Теперь мне это ясно.
– Нельзя было допускать, чтобы ты вот так обо всем узнала, – дрожащим голосом произнесла мама.
– Вам обеим не хватило мужества сделать то, что сделала Розалин. Она рассказала мне. – Я оттолкнула мамину руку и отвернулась от нее. – Она рассказала мне любопытную историю о том, как папа и дедушка приехали сюда, желая купить здешние места под курорт. Она рассказала, как папа встретился с мамой и как он встретился со мной.
Я посмотрела на маму в ожидании, что она опровергнет эту ложь. Мама молчала.
– Скажи, что это неправда. – Глаза у меня наполнились слезами, голос прерывался. Я старалась быть сильной, но это было выше моих сил. Слишком много на меня навалилось. Сестра Игнатиус перекрестилась. Видно было, что она дрожала всем телом. – Скажите же, что мой папа – это мой папа.
Мама заплакала, потом слезы высохли у нее на щеках, она набрала полную грудь воздуха и словно снова стала сильной, как в прошлые времена. Когда она заговорила, ее голос звучал твердо и звонко:
– Ладно, Тамара, послушай меня и поверь, мы ничего не говорили тебе, потому что считали, что правильнее было сделать это много лет назад, и Джордж… – Она запнулась. – Джордж так сильно, всем сердцем, любил тебя, словно ты была его собственным ребенком…
Я вскрикнула, не в силах поверить тому, что услышала от мамы.
– Он не хотел, чтобы я рассказала тебе. И мы все время ссорились из-за этого. Это я виновата. Одна я виновата. Прости меня.
Слезы покатились у нее по щекам, и, хотя я не желала ей сочувствовать, хотела привести ее в замешательство, хотела показать, какую боль она мне причинила, у меня ничего не получилось. Как я могла оставаться спокойной? Мой мир изменился настолько стремительно, что я как будто слетела с орбиты.
Сестра Игнатиус поднялась с дивана и положила руку маме на голову, пока она что было сил старалась унять слезы, вытереть щеки и утешить меня. А я не могла смотреть на маму, потому что
– Вот. Я уже раньше пыталась отдать это тебе, – произнесла она со слезами на глазах. Подарок был завернут в бумагу.
– Сестра Игнатиус, мне сейчас не до подарков, ведь моя мама призналась, что лгала мне всю мою жизнь.
В моих словах было столько горечи, что мама поджала губы и наморщила лоб. Она медленно опустила голову, принимая упрек и даже не пытаясь оправдаться, отчего мне еще сильнее захотелось наорать на нее. Почему бы не воспользоваться случаем и не сказать ей все гадости, которые готовы были слететь у меня с языка в точности так же, как они летели в папу, когда мы с ним ссорились? Но я сдержала себя. В голове крутились мысли о последствиях и обо всем прочем, чему меня научил дневник.
– Разверни, – приказала сестра Игнатиус.
Сорвав бумагу, я обнаружила коробку, в которой лежал свернутый в рулон листок бумаги. Во все глаза я смотрела на сестру Игнатиус, но она встала на колени возле моей кровати, сложила руки и опустила голову, словно стала молиться.
Тогда я развернула этот листок, и он оказался свидетельством о крещении.
Сие Свидетельство о Крещении удостоверяет,
что Тамара Килсани,
рожденная 24 июля 1991 года
в замке Килсани графства Мет,
представлена миру
с Любовью
ее матерью, Дженнифер Бирн, и ее отцом,
Лоренсом Килсани,
в день
первого января 1992 года.
Я глядела на бумагу, вновь и вновь перечитывая написанные на ней слова и надеясь, что глаза обманывают меня. И не знала, с чего начать.
– Ладно, давайте по порядку. Здесь ошибка в дате.
Я старалась говорить уверенно, однако получилось жалко, и это было ясно даже мне. Над такими вещами не пошутишь.
– Извини, Тамара, – произнесла сестра Игнатиус.
– Так вот почему вы все время говорили, что мне семнадцать лет. – У меня в памяти пронеслись все наши беседы. – Но если это правда, то сегодня мне исполнилось восемнадцать лет… Маркус. – Я посмотрела ей прямо в глаза. – И вы собирались засадить его в тюрьму?
– Что? – Мама непонимающе смотрела то на меня, то на сестру Игнатиус. – Кто такой Маркус?
– Не твое дело, – отрезала я. – Сообщу тебе лет через двадцать.
– Пожалуйста, Тамара, – взмолилась она.
– Его могли засадить в тюрьму, – со злостью проговорила я, глядя на сестру Игнатиус.
В ответ сестра Игнатиус быстро-быстро замотала головой:
– Нет. Я все время просила Розалин, чтобы она сказала тебе. Пусть даже не тебе, а хотя бы полицейским. Она же отвечала, мол, все устроится. В конце концов я не выдержала и сама сообщила полицейским. Тамара, я поехала в Дублин к полицейскому Фицгиббону и собственноручно дала ему прочитать свидетельство о крещении. Конечно, мальчика обвиняли еще во взломе и проникновении в чужое жилище, но, учитывая обстоятельства, дело было прекращено.