Волшебный дом

Герберт Джеймс

Теперь я развалился на диване, кончики пальцев еще пощипывало от контакта с гитарными струнами, голова Мидж прислонилась к моей груди, и вскоре наша взаимная теплота перешла во взаимное желание.

В отличие от великолепно-безумной утренней любви нынешняя была томно-изощренной, каждое движение и каждое мгновение смаковались и растягивались, вся пылкость сдерживалась и все же постепенно достигала полноты. Чувственность возросла в обоих наших телах, и комната снова закружилась и завертелась, последние гаснущие лучи солнца рассеялись радугой, хотя

и тронули стены ярким румянцем.

Акт любви между нами постепенно перешел в нечто большее. Он превратился в огромный наплыв чувств, вышедший за пределы тела, и не взорвался в душе, а скорее извергся в лениво разливающийся поток энергии. Представьте замедленную съемку, как стекло разбивается на тысячи — миллионы — осколков, каждый из которых сверкает на солнце, каждый крохотный кусочек отражает собственное существо, собственную сущность. Вот так же можно изобразить возникший в нас чувственный отклик, хотя сравнение далеко не точно, потому что такое хрупкое раскалывание есть явная противоположность мягкой вспышке, рождению звезды, что мы испытали тогда Мы слились воедино не только друг с другом, но с самим воздухом вокруг нас, со стенами, со всеми живыми организмами внутри. Каким-то образом мы перешли на другой уровень — тот, который мы, возможно, мимолетно ощущаем время от времени, но всегда лишь мимоходом, смутно сознавая его существование, но никогда не в состоянии прочувствовать его ясно; наш ум всегда уступает своему ограничивающему стремлению к реальности.

Трудно понять, правда? Но я пытаюсь дать, хоть и неумело, какое-то представление о том, что случилось в тот вечер в Грэмери. И, может быть, представить это в каком-то виде для самого себя.

И более того. Мы ощущали ауру Грэмери, дух, не имеющий ничего от Флоры Калдиан и всех прочих, кто жил здесь до нее, но бывший сущностью самого места. В постройке, в почве, в окружающей атмосфере заключалась безграничная доброта, проистекающая из земной непорочности.

И как все положительное предполагает отрицательное, здесь также таилась темнота, притаившееся зло. Оно было по краям — неопределенная тень, дремлющая энергия, не обладающая большой силой. Но существующая.

Мы пережили все это, но не зафиксировали в уме, и опасение скоро пропало, быстро поблекло, оттесненное физическим ощущением, основным, всеподавляющим чувством, которое привело нас к тому признанию, что своим нахлынувшим потоком унесло осторожность. Только теперь, после того как столько всего случилось, можно припомнить и частично объяснить, что же произошло с нами в тот вечер. И все равно это только моя интерпретация, к тому же созданная через долгое время после события.

Я первый обрел речь — Мидж все еще была в полном ошеломлении, или изнеможении, или и в том и в другом.

— Ты что-то подложила в бефстроганов? — Я хотел пошутить, похорохориться, приходя в себя, но она не засмеялась. — Мидж, что с тобой?

Она смотрела на меня, но не видела; в ее глазах светилось

лишь сонное удивление.

— Мидж?

Она медленно и глубоко вдохнула, подняв грудь и плечи, а потом так же медленно выдохнула. И наконец сказала:

— Что произошло?

Вопрос был обращен как ко мне, так и к себе самой.

— Мы занимались любовью, — лениво улыбнулся я.

Странное состояние уже покидало меня, свои права заявляла материальная реальность, как это бывает, когда просыпаешься после сна.

Мидж провела обеими руками по глазам и посмотрела на меня так, будто стерла свое изумление. Потом зевнула и словно заразила меня, потому что я тоже зевнул. Я помог ей одеться — Мидж путалась в застежках, как уставший ребенок, рассеянно, почти некоординированно.

— Не понимаю, — промямлила она. — Я не соображаю, Майк...

Мои движения тоже были замедленны и неуклюжи, но меня наполняло тепло, мои чувства теперь восхитительно притупились. И я не мог прогнать улыбку.

— Наверное, мы перешли какой-то барьер восторга, Мидж. Наверное, здешняя земля действительно повлияла на нас. Боже, я не представлял, что такое возможно.

Видите, как работает человеческий мозг, как он старается рационализовать иррациональное, чтобы не спятить? Боже правый, я приписал это романтическому эпизоду!

Впрочем, Мидж было не так просто убедить.

— Мы оба устали, Ведьмочка. Как ты сама сказала, на тебе сказывается деревенский воздух. Не лечь ли тебе спать, пока я запру дверь?

— Мне нужно помыться...

— Не нужно.

— Почистить зубы...

— Это займет полминуты. Я присоединюсь к тебе, прежде чем ты коснешься подушки.

— Хорошо, Майк. Майк...

— Что?

— Ты меня любишь, правда?

— Ты сама знаешь.

Я поставил ее на ноги, и ее качнуло ко мне.

— Господи, — прошептала Мидж. — Я и не знала, что так устала Я как пьяная.

— Откуда тебе это знать? Давай, я тебя отведу.

И я сделал больше: я поднял ее и отнес в спальню, она была такая легкая, что я почти не ощущал ее веса. Положив Мидж на кровать, я остановился, склонившись над ней.

— Ты как, дальше справишься, пока я проверю двери и окна?

Она кивнула и, дразня, спросила:

— Все еще нервничаешь вдали от города?

— В лесу волки и медведи.

— И лесные демоны. Не забудь про лесных демонов. — Она еле выговаривала слова сквозь сон.

— Ты бы лучше не упоминала о лесных демонах. — Я наклонился ниже, чтобы поцеловать ее в лоб, потом выпрямился. Когда я взглянул на нее снова, ее глаза уже были закрыты.

Я тихо вышел из комнаты в маленькую прихожую и закрыл там на засов дверь, потом спустился в кухню. Смешно, но я сам напугал себя разговорами о волках и медведях. Не то чтобы я хоть на момент представил себе этих зверей снаружи, а просто солнце уже совсем скрылось, на улице стояла кромешная тьма, и я оценил, в какой глуши стоит коттедж. Разговоры о лесных демонах тоже не успокаивали.