Волшебный камень
Шрифт:
Суслов молчал. Варя со страхом смотрела на Нестерова. Нестеров подождал немного и вышел. Суслов осторожно собрал клочки телеграммы, подошел к печке и бросил их в огонь.
— Но ведь завтра тебе вручат другую! — сказала Варя Суслову.
— Да, но Сергей прав. Он уже будет далеко, и Палехову не достать его своими идиотскими приказами на Ниме.
— А ты будешь отвечать!
— Ну что же, я отвечу, — пожав плечами, сказал он. Посмотрел на ее красное, испуганное лицо и спросил: — Зачем ты это сделала?
— Что я сделала?
— Зачем ты написала этот рапорт? Ведь Сергей опроверг
Было что-то суровое в его словах, в спокойном голосе, и Варя вдруг подумала, что вот Суслов и Нестеров, такие разные люди, стали одинаково смелыми и твердыми, как только соприкоснулись с мечтой. Суслов уже добился исполнения своих желаний, он нашел! Нестеров еще только ищет. Что же делает она? Мешает? Из каких чувств? Из зависти? Из ревности?
Эти мысли были невыносимы. Она хотела промолчать, но Суслов ждал. Он стоял перед нею как обвинитель. И она не выдержала.
— Молчи, молчи! — закричала она. — Вы умеете только обвинять! А помочь вы не умеете и не хотите! Уходи!
Она отступила к походной койке Сергея, на которой лежало его серое солдатское одеяло, колючее и шершавое, погладила его рукой и потом бессильно опустилась на койку, легла на подушку и замолкла. Плечи ее тихо вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Суслов покачал головой и тихо вышел.
Когда Нестеров вернулся от Саламатова, Варя все еще лежала на его койке. Он вздохнул и присел рядом.
Непроизвольным, прощающим движением он коснулся ее волос, погладил их. Пальцы его нащупали мокрую от слез подушку. Раньше чем он произнес слово, Варя схватила эту твердую мужскую руку, умеющую делать такие мягкие, успокаивающие движения, и поцеловала ее.
— Ну что ты, Варя! — смущенно сказал Нестеров.
— Ты простишь меня, да? Ты не оставишь меня? — задыхаясь от рыданий, говорила она, прижимаясь к его руке влажной щекой.
— Конечно нет, почему ты это подумала?
— Я такая злая, такая резкая… — говорила она те бессильные и мучительные слова, которые в подобных случаях говорят женщины, жалея и себя и того, кого только что ранили.
Бывают мгновения в любви, когда можно только прощать, не пытаясь ни понять, ни исследовать. Тогда слова излишни. Попробуй разобраться в происшедшем, и все рухнет, как карточный домик под ветром. Внезапное прозрение это приходит, как удар молнии. Не сами ли они подточили те устои, на которых держится их чувство? Варя боялась взглянуть в глаза Сергею, а тот страшился спросить у нее, поняла ли она его.
И когда они смогли снова заговорить спокойно, они боялись каждого прямого слова, как препятствия, которое им, возможно, и не осилить. Это желание взаимных скидок примирило их, хотя каждый из них боялся, что ничто не выяснилось и ничто не стало ни проще, ни понятнее. Но они охотно и уже более легко давали друг другу обещания, надеясь, что сумеют исполнить их. Ведь от того, как они пойдут навстречу один другому, зависело теперь все, даже их чувство.
И Сергей согласился бросить поиски, если они не дадут да весны никаких результатов; в том же случае, если он найдет алмазы, — уехать отсюда сразу после регистрации месторождения. А Варя обещала помогать ему — ведь он
Не все получается так, как задумано.
Когда старые помощники Нестерова собрались вечером на совещание, они увидели, что между Меньшиковой и Нестеровым царит полное согласие, а вновь назначенный начальник экспедиции Суслов радуется этому примирению, как собственной удаче. Эта атмосфера дружелюбия обогрела всех. Человек легко поддается воздействию и чужой радости, и чужого горя. А они на опыте узнали, как трудно работать, когда в небольшом коллективе царят недоговоренность и какая-то неуверенность. Даже Федоровна постаралась изо всех своих сил и приготовила такой ужин, словно ожидала семейного торжества, объявления помолвки. Однако одни добрые намерения не могли помочь Нестерову. А непредвиденных затруднений оказалось слишком много.
Рентгеновский аппарат для просмотра промытых концентратов был где-то в пути. Из области пришла только одна накладная. А приступать к широким поискам без аппарата — все равно что искать иголку в стоге сена. И коллекторы сразу приуныли. Неужели им и на этот раз сидеть за деревянными столами, смазанными жиром, следить, как вода смывает мелкую гальку, мокнуть и перебирать, перебирать тонны мелкого галечника с постепенно погасающей надеждой, что когда-нибудь в жировом слое на столе застрянет кристалл алмаза? А пусти этот поток гальки через луч рентгена, и алмаз сам о себе заявит голубым свечением. Не надо ни воды, ни жира — только небольшой движок, несколько бочек бензина и аппарат… Но ведь с аппаратом можно взять и рацию и электролампочки, чтобы жить по-человечески и быть всегда связанным с жизнью страны. Тогда и услуги Тимоха, разносчика новостей, не понадобятся…
Вспомнив о нем, об этом разносчике вестей, кое-кто улыбнулся, — вот будет удар по его самолюбию! Этот низкорослый охотник был неутомимым ходоком. Он покрывал на лыжах или оленях сотни километров, чтобы донести новости в самую отдаленную охотничью избушку, тем более что вести теперь были веселые.
И еще одно непредвиденное обстоятельство. Баяндин выделил лошадей для обоза, но лошади эти только что вернулись из дальнего похода — вывозили охотников из пармы после окончания сезона, — необходимо дать им отдых. Туго и с продуктами: на складах пустовато, нужно подождать нового завоза, на что уйдет дня три-четыре… И так получалось с каждой мелочью, будто все противодействовало Нестерову.
Однако были и утешительные обстоятельства. На этот раз отряд собирался в путь с воодушевлением и ничего похожего на то ощущение героического самопожертвования, с каким алмазники уходили осенью, не было. Люди шли теперь навстречу весне, теплому ветру, голубой воде. Да и вся страна испытывала чувство радости, подъем духа. За плечами собиравшихся в парму были великие победы, взламывавшие гитлеровский фронт, подобно тем весенним водам, навстречу которым торопился отряд.
Головлев, разобравшись в обстановке и зная злопамятность Палехова — Сергей сообщил ему о телеграмме, — сказал: