Волшебный меч Курыкан

Гольдфарб Станислав

Кирьян зачерпнул ладонями воды, умылся, потом ещё и ещё раз, прогоняя остатки дрёмы, которая не хотела сдаваться и тяжестью давила на глаза.

«Ещё поспать? – мелькнуло в голове у Кирьяна. – Да с чего это нас так сморило? Нечисто дело. Неспроста провалились в сон в разгар дня. Надобно мужиков растолкать».

Его покрикивания, просьбы «просыпаться» действий не возымели. Попробовал растолкать, но и это ничем не закончилось. Пустое!

В отчаянии, что приятели заснули намертво, он стал поливать их, опрокидывая им на головы котелки холодной речной воды. И, наконец,

к радости и облегчению Кирьяна, они стали подавать признаки жизни. Первым зашевелился Хват. Приоткрыв глаза, он пытался сообразить, что произошло, недоумённо глядя на Кирьку, который плескал воду на него и других. Но сказать ничего не мог, даже вымолвить слово не получалось. Сил хватило только «лупать» глазами и «мычать» какие-то звуки. Прошло ещё какое-то время, пока Хват огромными усилиями перевалился из лодки на берег и упал ничком на траву.

Постепенно стали приходить в себя и все остальные. Михей тихонько стонал, пытаясь прикрыть руками лицо от Кирькиного «водолечения», силился сесть, сползти с лодки не берег. В итоге плюхнулся в воду, и Кирьяну пришлось вытаскивать его на бережок.

Хуже всех дела обстояли с Ефимием, он что-то бормотал, как в бреду, но двигаться по-прежнему не мог, и Кирьян отчаянно продолжал «отливать» старшого. И только когда Ефимий очнулся окончательно, он смог покинуть лодку, а оказавшись на суше, отползти от воды.

Пока все приходили в себя, Кирьян развёл костёр, повесил над огнём котелок с водой, заварил иван-чай, которого хватало с избытком. Потом стал отпаивать друзей горячим отваром, стаскивал с них мокрую одёжку и помогал приблизиться к костру.

Прошло ещё какое-то время, и все, слава богу, очнулись от дурмана.

– Это чё такое было? Это чё? – твердил Михей, стуча зубами от холода и прихлёбывая кипяточек.

– Ты кружку-то не сломай, эвон колотишься! Гром стоит по всему лесу.

И тут острожников прорвало.

Смеяться по-настоящему сил не было: кто хихикал, кто улыбался, но все вдруг почувствовали облегчение и такую неописуемую радость оттого, что беду они всё-таки одолели, пережили пока ещё необъяснимую напасть. И Михей тоже улыбался, протянул руку к Кирьяну и похлопал его по плечу.

Одежда у костра подсохла, и заботливый Кирьян помог товарищам одеться. Тёплая ткань хорошо подействовала – Ефимий и Хват сделали попытку встать – получилось; попытались идти, но смогли сделать всего несколько шагов и присели отдохнуть. И лишь к концу дня силы стали возвращаться.

Ухаживая за остальными, Кирьян умаялся так, что сам валился с ног, но виду не подавал, ходил от одного к другому, отпаивал кипяточком с заваренной травой, пытался покормить болтушкой – кипятком с мукой – с кусочками сухарей.

– Мужики, мы живы или это добрый ангел в образе заботливого Кирьяна? – дребезжащим голоском простонал Михей.

– Ну, теперь точно живы, – ответил Хват. – Коли Михей-ка ёрничать начал, точно живы будем.

– От, Кирька, какой добрый парень. Товарищам помог, из воды вытащил, обогрел, накормил. Век не забуду. Всё-таки живы!

– А может, и полуживы. Это кто ж на нас такую порчу навёл? Словно белены объелись, – произнёс

Хват.

При слове «белена» Михей встрепенулся и хотел было встать, но не рассчитал силы и упал на коленки. Но и тогда не перестал двигаться, а стал медленно ползать в высокой траве, словно что-то потерял. И так он уполз довольно далеко от костра.

– Михей, ты чего потерял? В траве жемчуг не водится! – крикнул ему вслед Хват.

– Хлопцы, дружок наш совсем сполоумел. Надо его ловить, вязать и бережно в лодку кинуть. Пусть там отлёживается. Да вот беда, силов нема! – подал голос Ефимий.

– Дождись, когда одыбаешь, чего потерял? – позвал товарища Кирьян.

Но Михей дожидаться явно не хотел. Впрочем, он скоро вернулся, так же ползком, в заметном возбуждении, держа в руках пучок какой-то травы.

– Ой, смеяться не могу, а то бы с радостью, нет, ну точно с Михеем того-этого, – выдавил Хват. – Однако, Михей нас за лошадок или козочек принял. Вишь, травки принёс. Сам насобирал, молодец. Спасибо!

– Нишкни, – беззлобно, но твёрдо огрызнулся Михей. – Вот откуда наша сонливость! Глядите, дурман-трава, как есть, она, вражина. Белена! Видать, её тут полно по берегам. Туман втянул её в себя, а мы сколько в молоке шли? То-то и оно… Слава богу, водичка рядом, отпоил нас Киря, отлил! К утречку будем хороши. Я тут ещё кой-какой травки пособирал, чтобы белену совсем вынести.

Михей зачерпнул в котелок водички, бросил в неё какую-то травку и устроил поближе к огню.

– Слышь, мужики, а мы тута не окочуримся? Травка-то никуда не девалась! Вона сколько Михей её нарвал, кругом, говорит, растёт. Может, пока мы оклемались, поплывём дальше?

– Да нет, Хватушка, туман, видишь, рассеиваться стал. Теперь не надышимся.

– Есть охота, мужики, – не унимался Хват. – Видать, трава не только усыпляет, но ещё и голод вызывает.

Все не сговариваясь посмотрели на Хвата, да и стали не то что смеяться, хохотать до слёз. Только недавно он боялся заснуть и не проснуться, а узнав, что горестное дело не грозит, тут же вспомнил про желудок.

– Ты… ты, Хватушка, прав, прав, ёшка-морошка, исть охота сильно, – согласился Михей.

– Да, зажевать чего-нибудь хорошо бы! – мечтательно протянул Кирьян.

– Вот спасибо, уважили, поддержали, поедим хотя бы на словах. – Хват, потирая руки, встал. Он ещё немножко покачивался, но дурман постепенно уходил, и жажда действия возвращалась к силачу.

– За живностью гоняться поздно, да и силов пока нет, а что, Кирюша, попытаем счастье на рыболове? Ты будешь ловить, я на кукан нанизывать.

– Это дело, – подтвердил Ефимий. – А мы с Михеем осмотримся, что поблизости есть, куда нас прибило.

Пока они медленно и всё ещё неуверенно пробирались по здешним поросшим сосной, берёзой, осиной и ивой местам, казалось, и правда пристали к острову. Несколько раз выходили к реке, которая огибала сушу.

Но вот уткнулись в узкую косу, нанесённую течением и ветрами. И этот песчаный перешеек делал это место полуостровом.

Перешеек начинался высокими глыбами, которые словно кто-то специально поставил одну на другую.