Воля и власть
Шрифт:
Сенные боярыни великой княгини робко постукивают нога о ногу, взглядывают на госпожу отчаянно. Евдокия подзывает старшего мастера и своего ключника, распоряжается, чтобы мастерам поднесли горячего сбитня – не простудились бы невзначай! И только после того наконец уходит к теремам. Обрадованные боярыни и сенные девушки торопливо бегут следом: скорей бы забиться в теплые горницы!
А Евдокия идет бережно (внутрях что-то нехорошо!) и на ходу шепотом, почти про себя, читает молитву. Старинные слова, сложенные века назад за тысячи поприщ отсюда, в жаркой пустыне, или в сказочном Цареграде, в котором она никогда не была, врачуют душу. Как безмерен
Костя ходил с ратью на немцев, взял, бают, какой-то город немецкий, а она помнит доселе, как его рожала в год смерти отца, как думала – не выживет! Выжил. Вырос. Окреп. Теперь бьет рыцарей в немецкой земле! Хорошие у нее дети, не ссорились бы только! Княжьи которы всему царству болесть! Владыка Алексий мудро порешил, а Юрко недоволен! Теперь у Василия сын растет, Иван, одиннадцатый год уже! Резвый, на кони скачет пуще татарина! Поди, Софья и не родит больше! Трое мальчиков было и все – мертвые! Один Ваня и выжил! Девки, те родятся и живут! Али испортил кто княгиню? Али мужа не любит вдосталь? Коли любит жена мужа своего, обязательно пареньков носит! Ето уж редко когда… А он-то, вишь, и часы ей поставил, с луной! Он-то любит! Не было бы токмо худо в земле от литовского тестя!
Евдокия, как и многие, опасалась литвина и не верила ему. Подымаясь на крыльцо, ойкнула и остоялась: жар прошел по чревам, отдаваясь в плечи, и руки ослабли враз. Девки окружили госпожу, смолкли. Евдокия, махнувши рукой, молча, кивком, отвергла: справлюсь, мол! Продолжала трудно восходить по ступеням, желая одного – добраться до постели скорей. Зимой ведь еще, Святками, и кудесом ходила, и на санях каталась на Масляной! Вот Господь и наказывает теперь, – подумалось. Но как-то спокойно подумалось, без раскаяния и обиды. Бог дал, Бог и взял! А умирать всем суждено…
В горницах разоволоклась с помощью служанок, тоже пригубила горячего сбитню, пошептала молитву перед иконами и наконец улеглась, облегченно утонув в пуховом ложе. Лежучи и боль отступила, затихла, и так вдруг хорошо стало! Кружило голову и воспомнила милого ладу своего, большого, горячего, в пышной бороде своей. «Скоро, Митюшечка, скоро воссоединимся с тобой!» – прошептала, задремывая.
Ангел явился ей перед самым утром и был он несказанно светел. Сверкало копье в его руках, лилась и отсвечивала серебром его невесомая кольчуга, точно содеянная из рыбьей чешуи, а зрак был внимателен, добр и строг.
– Здравствуй, жено! – сказал. – Я пришел возвестить тебе час твоего отшествия!
– Так, Господи! – прошептала она одними губами. И странно: то, что ангел поведал ей день и час, нисколько не тронуло и не испугало Евдокию. Подумалось только: значит, церкву не успею свершить! Ничего, без меня достроят, тотчас отмолвила она себе самой. Впереди было сияние: несказанный свет и вечная молодость того, горнего, мира. И то согрело душу, что попадет она в свет, не во тьму и, значит, все грехи ее прощены будут!
Ангел переливался опаловым светом и плыл в дымчатом великолепии своем. Утром она хотела подозвать горничную девушку и не нашла слов, не могла выговорить ни слова. Только улыбалась с какою-то неземною радостью. С трудом, помавая руками и указывая на иконы, объяснила испуганной дворне, что хочет созвать не духовника, а иконного мастера. За мастером наконец побежали.
Очень трудно было изъяснить
– Ангел? – требовательно вопросил Данила. Княгиня закивала согласно: да, мол, ангел, ангел, да не тот!
Пока это все деялось и длилось, к княгине приходили сыновья, являлись боярыни и бояре. Духовник надумал постричь Евдокию в иноческий чин (нарекли Ефросинией) и соборовать. Ждали конца. Меж тем явился второй «ангел» и тоже был отвергнут. Данила на сей раз явился вместе с напарником своим, Андреем Рублевым, коего уже теперь считали многие прехитрым изографом, одним из первых на Москве. Андрей задумчиво глядел на немую великую княгиню; медленно склонял голову в ответ на судорожное порхание ее мягких старческих рук. Когда оба покинули покой и спускались по лестнице, изрек негромко, но твердо:
– Архангела Михаила напишем! Никого иного!
Даниил подумал, поглядел удивленно: «Почто?» – вопросил.
– Так! – отмолвил Андрей, рассеянно-непонятно. Он уже думал о грядущем изображении архистратига ангельских сил и объяснять, как и почему, считал излишним. Маститый Данила давно притерпелся к этой поваде молодого мастера, и на рассеянное «так» только молча склонил голову. Токмо часом позже, когда уже спустились, помолясь в княжеской часовне, когда прошли к себе в подклет монастырских хором, в царство красок, начатых и оканчиваемых досок, паволок, яичной скорлупы, многоразличных кистей, рыбьего клея; каменных краснотерок и того особого запаха, который стоит токмо в мастерской изографа, отмолвил Андрею:
– Ты и пиши!
Андрей скользом кивнул старому мастеру, ничего не ответив и не удивясь. Он думал. Даже и сам Феофан, ныне лежащий на ложе смерти, умел уважать эту внезапную немоту своего молодого ученика, когда на того свыше находило вдохновение, и он, отрицаясь всякой беседы о божественном, излюбленной им во все прочие часы, смолкал и молча брался за кисть, иногда одними губами произнося слова молитвы.
Данила, поглядевши на первый очерк первой иконы, тоже смолк, думая про себя, что юный Андрей скоро обгонит и его, Даниила Черного, и тогда ему истинно не найти будет соперника в Русской земле.
Эту икону не несли долго, около двух недель. И когда наконец принесли, смотреть собрались не только все прислужницы Евдокии, но и бояре, и двое сыновей, Петр и Андрей, а потом и сам великий князь Василий вступил в горницу, работу Андрея Рублева разглядывали в благоговейном молчании, и все вздрогнули, когда Евдокия вымолвила вслух:
– Вот такого и видела! Спасибо тебе! – и продолжала, обращаясь к зарозовевшему мастеру: – Словно зрел вместе со мною!
С того дня Евдокия встала и заговорила вновь, не косноязычно, но чисто. Однако была слаба. И видно стало, что конец великой княгини уже близок. Да, впрочем, Евдокия и сама поведала духовнику дату, возвещенную ей ангелом, и тот, хоть и не враз поверил тому, но принял все меры, дабы не оплошать и быть готовым к названному сроку.