Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей
Шрифт:
— отчасти оттого, что даже творческая сила, способность влагать смысл слабеет, и господствующим состоянием является разочарование. Неспособность к вере в «смысл», «неверие».
Какой смысл имеет наука с точки зрения этих двух возможностей?
1) Она — или признак силы и самообладания, возможности обойтись без целительного, утешающего мира иллюзий;
2) или она подкапывается, рассекает, разочаровывает, ослабляет.
C. Вера в истину, потребность иметь опору в чём-нибудь, что считаешь истинным — психологическая редукция, независимая от всех укоренившихся чувств ценности. Страх,
Равным образом неверие — редукция. В какой мере неверие может приобрести новую ценность, если истинного мира совсем не существует (при этом те чувства ценности, которые до сих пор напрасно расточались на сущий мир, делаются снова свободными).
586. «Истинный» и «кажущийся» мир
A. Соблазны, которые исходят от этих понятий, троякого рода:
— неизвестный мир: мы — искатели приключений, мы любопытны, всё известное как бы утомляет нас (опасность понятия лежит в том, что инсинуируется, будто мы знаем «этот» мир);
— другой мир, где всё иначе: что-то в нас всё учитывает, при этом наша тихая покорность, наше молчание теряют свою ценность (быть может всё ещё будет хорошо, мы не напрасно надеялись...). Мир, где всё иначе, где и мы сами — кто знает? — имеем другое бытие...;
— истинный мир — это наиболее курьёзная из всех проделок и нападений, которым мы подвергаемся; в слово «истинный» столь многое вкраплено; всё это мы невольно переносим на «истинный мир» — истинный мир должен быть также и нелживым, таким, который нас не обманывает, не дурачит; верить в него значит почти быть обязанным верить (из приличия, как это бывает у порядочных людей).
— Понятие «неизвестного мира» инсинуирует нам, что этот мир «известен» (что он скучен);
— Понятие «другой мир» инсинуирует нам, что мир мог быть и иным, — оно упраздняет необходимость, фатум (бесполезно покоряться, приспособляться);
— Понятие «истинный мир» инсинуирует нам, что этот мир ложен, лжив, обманчив, бесчестен, что он — ненастоящий, не мир сущности, а следовательно, также не очень заботится о нашей пользе (не следует приспособляться к нему: лучше противиться ему всеми силами).
Мы отвращаемся, следовательно, «от этого мира» в трёх отношениях:
— по отношению к нашему любопытству, — как будто более интересная часть где-нибудь в другом месте;
— по отношению к нашей покорности, — как будто не необходимо покоряться, — как будто этот мир не представляет для нас последней необходимости;
— по отношению к нашей симпатии и уважению, — как будто этот мир не заслуживает их, будучи порочным и недобросовестным в отношении нас...
In summa: мы поднимаем троякий бунт; мы сделали некоторый «x» основой критики «известного нам мира».
B. Первый шаг к благоразумию — понять, насколько мы увлечены на ложный путь, именно понять, что дело обстоит, быть может, совсем наоборот:
a) неизвестный мир, быть может, наделён такими свойствами для того, чтобы приохотить нас к «этому»
b) другой мир; оставляя даже в стороне предположение, что этот другой мир мог бы служить удовлетворению тех наших желаний, которые не находят себе такового здесь, может быть он входит в состав того многого, что делает для нас этот мир возможным (познакомить нас с ним было бы средством успокоить нас);
c) истинный мир; но кто же, собственно, сказал нам, что кажущийся мир должен быть менее ценным, чем истинный? Не противоречит ли наш инстинкт такому взгляду? Не создаёт ли себе вечно человек вымышленный мир потому, что он желает иметь лучший мир, чем мир реальный? Прежде всего, как пришли мы к тому, что не наш мир есть истинный? Во-первых, тот другой мир может быть «кажущимся» (действительно, греки, например, воображали себе царство теней, призрачное существование наряду с истинным существованием). И наконец, что даёт нам право, так сказать, устанавливать степени реальности? Это уже нечто другое, чем утверждать существование неизвестного мира, это уже желание знать нечто о неизвестном. «Другой», «неизвестный» мир — хорошо, но говорить «истинный мир» — это значит «что-то знать о нём», это — противоречит принятию «x»-мира.
In summa: мир «x» может во всех смыслах быть скучнее, нечеловечнее, недостойнее, чем этот мир.
Дело обстояло бы иначе, если бы утверждалось, что существуют «x»-миры, т. е. целый ряд всяких возможных миров помимо этого. Но это никогда не утверждалось.
C. Проблема: почему представление о другом мире всегда клонилось к явной невыгоде или к критике «этого» мира — о чём это свидетельствует?
А именно: народ, который гордится собою, который находится в стадии подъёма своей жизни, представляет себе всякое ино-бытие, как некоторое низшее, менее ценное бытие; он рассматривает чуждый, неизвестный мир как своего врага, как свою противоположность, он не ощущает никакого любопытства по отношению к нему, целиком отклоняет это чуждое... Никакой народ никогда не признаёт, что другой народ есть «истинный народ»...
Уже то симптоматично, что возможно такое различение, что принимают этот мир за «кажущийся», а тот — за «истинный».
Очаги зарождения представления о «другом мире»:
— философ, который изобретает разумный мир, где разум и логические функции адекватны — отсюда идёт «истинный» мир;
— религиозный человек, который изобретает «божественный мир» — отсюда идёт мир, «лишённый своего природного характера, противоестественный мир»;
— моральный человек, который вымышляет «свободный мир» — отсюда идёт «добрый, совершенный, справедливый, святой» мир.
Общее этим трём очагам зарождения есть психологическая ошибка, смешение физиологических понятий.
Какими предикатами отмечен «другой мир», в том его виде, как он действительно является в истории? Стигматами философского, религиозного, морального предрассудка.
«Другой мир», как явствует из этих фактов, — синоним не-бытия, не-жизни, не-желания — жить...
Общий взгляд: инстинкт утомлённого жизнью, а не инстинкт жизни, создал «другой мир».