Воля к власти
Шрифт:
Всё христианское учение о том, во что следует верить, вся христианская «истина» есть сплошной и подлый обман; это прямая противоположность тому, что положило начало движению христианства; ибо именно то, что сейчас в церковном смысле объявляется христианским, оказывается заведомо антихристианским: сплошь предметы и личности вместо символов, сплошная история вместо вечных фактов, сплошные формулы, ритуалы и догмы вместо практики жизни. Христианство – это на самом деле полное безразличие к догмам, культу, священникам, церкви, теологии.
Практика христианства – это не дурацкие измышления,
Иисус прямо и сразу устремлён к этому состоянию, «царствию небесному» в сердце, и не находит средств к нему в установлениях иудейской церкви – он даже и с самим существованием иудейства (с его понуждением к самосохранению) не желает считаться; он всецело принадлежит душе.
Точно так же не придаёт он никакого значения всем примитивным формулам в общении с богом: он решительно отвергает учение о покаянии и примирении; он показывает, как надо жить, чтобы чувствовать себя «обожествлённым» – и как прийти к этому состоянию не через покаяние и самоуничижение; «ничего нет в грехе» – главный его тезис.
Грех, покаяние, прощение – это всё не отсюда… это примеси иудейства, или пришло от язычества.
Царствие небесное – это состояние сердца. (О детях говорится, что их «есть Царство Небесное»); это не нечто, находящееся «над землёй». Царство Божие «грядёт» не хронологически-исторически, не по календарю, это не есть нечто такое, что сегодня настанет, а вчера ещё его не было: но это есть «изменение чувства в отдельном человеке», нечто, что может в любое время прийти и в любое же время ещё не настать…
Разбойник на кресте: когда даже преступник, претерпевающий мучительную смерть, говорит: «Так, как страдает и умирает этот Иисус, без гнева, без вражды, покойно и преданно, – только такая смерть и есть правильная», – он этими словами принимает Евангелие и тем самым уже обретает рай…
[Заповеди Иисуса: ] Тому, кто зол к нам, не противиться ни делом, ни сердцем.
Не признавать никаких причин для развода с женою своей.
Не делать различий между чужими и своими, чужестранцами и соплеменниками.
Нельзя ни на кого гневаться, нельзя никого унижать… Милостыню творить тайно… не стремиться к обогащению. Не клясться. Не судить. Мириться и прощать. Не молиться напоказ.
«Блаженство» не есть нечто обетованное: оно здесь, в тебе, если жить и поступать так-то и так-то.
Позднейшие привнесения. Все фокусы с пророчествами и чудесами, гнев, накликивание суда на головы грешников, – всё это отвратительные искажения (например, от Марка, 6,11: «И если кто не примет вас… Истинно говорю вам: отраднее будет Содому и Гоморре в день суда…» и т. д.). История со смоковницей (от Матфея, 21,18): Когда же поутру возвращался он в город, то взалкал. И увидев при дороге смоковницу, подошёл к ней и, ничего не найдя, одни только листья, говорит ей: «Да не будет отныне и впредь от тебя плода никакого!» И смоковница тотчас же засохла.
Совершенно абсурдным образом сюда же примешано учение о награде и наказании – и этим всё испорчено.
Точно так же практика первой ecclesia militans [77]
Возвеличение задним числом действительной жизни и проповедей первых христиан: словно это всё так было предписано… и лишь исполнялось…
77
Воинствующей проповеди (лат.).
А уж тем паче осуществление предсказаний: чего только тут не фальсифицировали и не подделали ради этого!
Иисус противопоставил действительную жизнь, жизнь в истине, – тогдашней обычной жизни: ничто так не чуждо ему, как неуклюжая бессмыслица «увековеченного Петра», вообще пребывания в вечности всех персонажей этой истории. Он ведь борется как раз с выпячиванием и зазнайством «личности» – так с какой же стати он будет желать её увековечить?
Точно так же борется он и против иерархии внутри общины; не сулит никому вознаграждения в соответствии с его «вкладом» – как же, в таком случае, мог он полагать награду и наказание в потустороннем мире!
[Христианство – это] наивный придаток к буддийскому движению за мир, возникший прямо из горнила вражды… но перетолкованный Павлом в языческое учение о мистерии, которое в итоге научается ладить со всей государственной организацией… и ведёт войны, приговаривает, пытает, клянётся, ненавидит.
Павел исходит из потребности несметной, религиозно- возбуждённой массы в мистерии, он ищет жертву, кровавую фантасмагорию, которая могла бы выдержать конкуренцию с картинами местного тайного культа: бог на кресте, испитие крови, unio mystica [78] с «жертвой».
78
Таинство слияния (лат.).
Он пытается привести продолжение существования (блаженное, безгреховное дальнейшее существование отдельной души как её воскрешение из мёртвых) в каузальную связь с жертвой (по образцу Диониса, Митры, Осириса).
Ему необходимо выдвинуть на первый план понятия вины и кары, т. е. не новую жизненную практику (как являл и проповедывал её сам Иисус), но новый культ, новую веру в превращение, равносильное чуду (в «спасение» через веру).
Он распознал великую потребность языческого мира и, дав совершенно произвольную подборку фактов жизни и смерти Христа, переставив акценты, повсюду сместив центр тяжести… он исконное христианство по сути аннулировал…
В итоге покушение на священников и теологов вылилось благодаря Павлу в новое священничество и в новую теологию – в господствующее сословие, а также и в церковь.