Волжское затмение
Шрифт:
– Нет, русские вроде. Да толку, – раздражённо махнул рукой Спирька и тут же усмехнулся, услышав облегчённый Ладушкин вздох. Бедная… Для неё страшнее чехов, видать, и нет никого.
– Дураки, наверное, – покачав головой, заключила Ладушка и опять склонилась над ведёрком с занятными рыбёшками. – А я и так никуда не хожу. Ещё посижу, подумаешь… Спирька! – вдруг, оглядевшись, оторвалась она от рыбок. – Глянь, какое море! – вскочила и подбежала к луже. – А давай кораблики пускать! Сейчас принесу!
Да, море знатное! До самой калитки протянулось, обходить по стенке надо… Спирька, покачав головой, улыбнулся, подыскал широкий
А вот и Ладушка. Вынесла узенькую дощечку с бумажным листком на соломинке – кораблик у неё. Палочку нашла, тоже канавку сделала. Поплыл кораблик. А она подгоняет, дует вслед да подталкивает.
– А что, Спирька, если в лодку сядем и всю Которось проплывём? – вдруг спрашивает она. Тоже не научилась ещё речку здешнюю называть. – В море выплывем?
– Ага. Если Волгу до конца проплыть… Как его… Каспийское, что ли. Далеко, правда. Но можно… – безразлично, чуть ворчливо отзывается Спирька.
– Ух ты! Поплывём, Спирька, а? Поплывём?
– Подрастёшь – поплывём, – степенно отвечает он. И вдруг расплывается в мечтательной улыбке. – Поплывём, Ладушка. Я – на вёсла. Ты – на руль… Ох, поплывём!
Улыбнулась девчонка – и тут же, будто улыбкой её приманенное, глянуло в окошко меж облаков солнышко. Крышу сарая осветило. Высокую старую берёзу насквозь пронизало яркой зеленью и золотом. Загляделся Спирька, аж рот разинул. Но тут же крупно вздрогнул, услышав издали, откуда-то из-за реки, резкое и звонкое “Пум-м!” И тут же над самой головой взвыло, резануло по ушам, и страшный удар выдернул из-под них землю. Ладушка вскрикнула и опрокинулась на спину. Спирька оказался в луже на четвереньках. Давясь криком, он видел, как в дальнем углу дворика вздымается земля и отлетают горбыли хлипкого забора. Посыпались вокруг, поднимая в луже фонтанчики брызг, земляные комья. Стоявший там, за забором, телеграфный столб вдруг содрогнулся, поплыл и медленно накренился над двором, будто высмотреть что-то хотел. Звонко лопнули провода, и столб, кренясь всё ниже,
вдруг с треском сунулся в морковную грядку. Всё это, конечно, произошло очень быстро, но для Спирьки словно протянулось в жутком замедленном сне. Не помня себя, он вскочил, дёрнулся было к дому, замешкался на миг, подхватил в охапку визжащую Ладушку и бросился в дом, опрокинув на бегу ведро с рыбой. Кубарем, клубком скатились они в свой полуподвал и долго, всхлипывая, лежали на полу, мокрые, облепленные песком и травой.
А во дворе, у опрокинутого ведёрка, трепыхались в грязи краснопёрые плотвички. Бились, вязли, беспомощно разевали рты, будто на помощь звали. И невесть откуда взявшийся тощий облезлый серый кот уже подбирался к ним, опасливо озираясь, приседая и облизываясь.
Тут снова ахнуло, но не так близко, в стороне берега. Дрогнули стёкла, звякнула кухонная утварь. Спирька и Ладушка вздрогнули и прижались друг к другу.
– Давай-ка под стол… – шепнул сестре Спирька. – Он крепкий, под ним ничего не страшно…
Поднялись, отряхнулись и, как в шалаше, спрятались под покрытым линялой скатёркой старым обеденным столом. Там оказалось вполне уютно. Сидеть под столом и слушать, как бабахают вокруг снаряды, показалось Спирьке даже интересным. Как на войне. Спирька даже палку от швабры под стол затащил. Это теперь у него винтовка.
– Пах! Пах! – кричит и тычет палкой в сторону воображаемого неприятеля, наступающего от входной двери. – Лада, патроны! Патроны подавай! Пах! Пах!
–
Но тут с грохотом распахнулась входная дверь и по трём ступенькам вниз загрохотали ноги. Это были Спирькина мать и дядя Женя, отец Ладушки. Выглянув, Спирька увидел их лица и похолодел. Это были не лица даже, а, скорее, маски. Гримасы, которые корчат дети, пугая друг друга кощеями, упырями, вурдалаками и прочей нечистью. Но это ещё бы ничего. Глаза у матери и дяди были вытаращены. В половину лица одни глаза! Бессмысленные, ошарашенные, они растерянно блуждали и, казалось, звали на помощь.
– Спирька!!! – страшно, во весь рот, с хриплым надрывом выкрикнула мать, и мальчишке стало по-настоящему жутко. Не знал он, не думал никогда, что мама может так страшно кричать. Это же мама!
– Лада! – без голоса прохрипел дядя Женя. Он выглядел ещё хуже, чем мать: бледный, без единой кровинки в лице, и выпученные, как у слепого, глаза страшно сверкали белками, а зрачки предобморочно бегали под самым лбом.
Побелевшие от ужаса, трясущиеся дети вылезли из-под стола. Ладушка громко разревелась.
– Слава Богу… – прошептала мать и, пошатнувшись, придержалась за стену. – Быстро! Быстро собираемся… – судорожно, прижав прыгающую руку к горлу, проговорила она и, совладав с собой, засуетилась, забегала из кухоньки в комнату и обратно, торопливо швыряя в мешок какие-то вещи.
– Женя, да не стой ты столбом, очнись! – плачуще крикнула она брату. – Чего уж теперь! О детях надо думать! О детях! Бери их – и уходите! Уходите! Я догоню! Ну, давай же…
Дядя Женя встрепенулся , повернулся неуклюже, подхватил одной рукой Ладушку, а другой потянулся к Спирьке. Тот отпрянул.
– Мама! Нет! Я с тобой… – и бросился к матери, вцепился в её юбку.
– Спиря… Сынок… Война! Уходить надо, убьют нас здесь… В город. Там пока не так… Там не стреляют… Я догоню. Сейчас соберусь и догоню. Давай. С дядей Женей… Ну! – и, поцеловав, подтолкнула его к дяде. Спирька, молча капая слезами, шагнул к нему.
– Женя, уводи! Скорее! – крикнула что было сил мать, заглушив близкий разрыв. Спирька так испугался, что даже плакать забыл. Весь дрожа, он покорно засеменил за дядей Женей. Тот, с дочкой на руках, ступал отрешённо, неуверенно и шатко.
Всё небо над домом заволочено было сплошным чёрным дымом. Стоял треск и грохот. Воздух с каждым взрывом сгущался, бил в спину, давил на уши. Дядя Женя шагал деревянно, будто ноги не свои. Правой рукой прижимал он к себе ревущую Ладушку, левой увлекал за собой Спирьку. Щербатая, с голыми рёбрами стропил, крыша их дома ещё виднелась. Матери всё не было, и дядя Женя приостановился, всматриваясь в задымлённый, задёрнутый пыльной пеленой конец улицы. И вдруг в воздухе резко и коротко – с визга на рёв – взвыло, и на месте дома взметнулось чёрно-серое облако. Мелькнули и исчезли разлетающиеся брёвна, и всё скрылось за белой известковой пеленой. Тонко и пронзительно, как раненый заяц, завизжал Спирька и бросился было назад. К дому. К маме… Но дядя Женя накрепко схватил его у груди и пояса, прижал к себе. Кричал Спирька, отбивался, отпихивался, но всё слабее. Мама… Она успела. Успела, а как же… Конечно, выскочила. Просто другой дорогой пошла… Она найдёт. Найдёт их… Спирьке казалось, что слова эти говорит ему дядя Женя, но тот молчал.