Вооруженные силы на Юге России
Шрифт:
Я отправился в Штаб Обороны, который помещался в здании Губисполкома. Впускают только по пропускам, опрашивают каждого посетителя, стоит очередь, главным образом, родственники справляются о судьбе арестованных.
Обхожу очередь и громогласно спрашиваю сидящего за столиком:
– Здесь помещается Штаб Обороны?
– Да, а что вам угодно, товарищ?
– Я желаю служить по постройке укреплений города.
– Очень приятно. Вот вам пропуск, третий этаж.
Дает клочок бумаги с печатью Чека.
Охрана пропускает беспрепятственно. Нахожу политического комиссара Позиционного строительства Харьковского
Френкель говорит, что главный инженер по укреплению Харькова Б. вызван в Москву для получения директив от Совнаркома. Услышав знакомую фамилию, я спрашиваю: а кто это Михаил или Александр Б.?
Комиссар изумлен, откуда я знаю М.Б.? Я пояснил, что служил под его начальством на фронте и он меня очень хорошо знает.
– Ну, тогда, конечно, вы можете считать себя на службе, как только вернется М.Б.
Решив действовать смелее, я говорю комиссару, что я никого в городе не знаю и у меня нет места для ночлега.
– Ну, это очень просто. Когда вы будете на службе, я вам реквизирую комнату, а пока вот вам разрешение ночевать в общежитии для приезжающих. Спуститесь этажом ниже, и начальник караульной команды вас устроит.
Я долго не мог заснуть, в голове роились всевозможные мысли: вот я работаю чертежником в Штабе, у меня все планы укреплений, тайком я делаю копии на кальке; когда все готово, перехожу фронт и передаю планы всех укреплений командующему Добровольческой армией… Молниеносным ударом добровольцы берут город, захвачены все комиссары, огромные склады оружия, десятки тысяч пленных…
Утром встречаю начальника караульной команды, он осведомляется, сколько времени я собираюсь здесь ночевать. Я объясняю ему, что меня приняли на службу в Штаб Обороны и, как только М.Б. вернется из Москвы, тов. Френкель обещал реквизировать для меня комнату.
Начальник, видимо бывший унтер, деловито говорит мне, что караульная команда сменяется каждые 24 часа, представляет меня заменяющему его и советует вернуться в комнату, в которой я спал, и прикрепить к кровати записку: «Занято X., служащим Штаба Обороны». Поблагодарив его, я быстро исполнил его совет и отправился изучать город.
Большевики уже эвакуировали город, спешно грузились подводы, железные дороги были забиты составами, улицы кишели народом, солдатами, дезертирами; по городу начались облавы, аресты, расстрелы, особенно отличалась в этом банда головорезов под названием «Чертова сотня». И мне один раз пришлось спасаться бегством от их облавы.
Каждый день я являлся к тов. Френкелю. М.Б. все еще не вернулся, комиссар, видимо, нервничал, и в один прекрасный день я застал его лихорадочно собирающим бумаги: белые подходят к городу и Штаб эвакуируется.
– Сегодня вечером в 8 часов быть на вокзале!
Я предложил помочь ему по сбору материалов, но он сказал, что все уже уложено… До города доносились отдаленные раскаты орудий. Город опустел.
Наступило 11 июня, был чудный летний день. Я был уже с утра на железной дороге и узнал, что поезда на север уже не идут, и железнодорожники говорили, что
По Старо-Московской поднимались добровольцы, мелькали малиновые фуражки и погоны дроздовцев. На площадь из-за угла вылетел дымящийся броневик, и пулеметы открыли огонь вниз по Московской. Расстояние было не более двух кварталов, через несколько минут на середине улицы стояло орудие, которое открыло огонь по броневику. Броневик отошел. Все это я наблюдал, сидя в кустах у какого-то дома. Добровольцы медленно продвигались вверх по Московской улице, выбивая засевших большевиков из каждого дома, и, как только броневик вылетал на Московскую, по нему открывали орудийный огонь. Броневик, видимо, был в ловушке, он бросался во все боковые улицы, ища спасения, и возвращался на площадь.
Броневик остановился в 20 шагах от меня, из него шел дым и пар, видимо, радиатор был пробит, мотор кипел и чадил. На боковой стороне я прочел надпись красными буквами: «Товарищ Артем». Дверцы открылись, и озверевшие физиономии матросов высовывались, осматриваясь кругом, ища выхода с площади.
Меня внезапно осенила мысль: выход с площади был, матросы его только не знали! Я должен что-то сделать, чтобы броневик не ушел. Узкий кривой переулок шел с площади между домами к каменной лестнице, которая шла к вокзалу. Лестница была широкая и очень пологая, каждая ступенька фута три, и броневик мог легко по ней спуститься.
Броневик с грохотом помчался дальше. Перебегая от подъезда к подъезду, я добрался до переулка. На нем ни души. Вот и моя цель – задний двор пожарной команды. Тяжелые железные решетчатые ворота были заперты, во дворе, в нескольких саженях от ворот, стояла огромная пожарная телега; отодвинув засов, я распахнул ворота на улицу, они были сделаны так, что открывались и вовнутрь, и на улицу. Открытые ворота почти преградили проход по переулку. Подбежав к телеге, я пытался вытолкнуть ее на улицу, но сдвинуть тяжелую телегу с места оказалось мне не под силу: как я ни старался раскачивать ее, она двигалась в обратную сторону – двор имел скат от ворот. На пожарном дворе ни души, да и вряд ли кто-либо помог бы мне!
Пулеметная стрельба усиливалась, и я услышал шум мотора броневика, нашедшего, наконец, переулок. Выглядываю из-за стены и вижу, что броневик остановился, издали увидев преграждавшую путь решетку, и начал пятиться назад. Они не заметили, что это были только распахнутые ворота!
Я снова пробрался на площадь. Дымящийся броневик стоял у сбитого фонаря, дверцы распахнуты, убитый матрос лежал в нескольких шагах. Остальные, видимо, бежали. С горечью смотрел я на Георгиевскую ленту бескозырки, лежавшей на земле, в крови. Невольно я поднял ее. Золотыми буквами надпись: «Черноморский флотский экипаж». Какая жестокая несправедливость! Гордость России, покрывший себя неувядаемой славой Черноморский флот, а матрос этого флота был самым лютым врагом России и меня! Сняв ленту с бескозырки, я сунул ее в карман. На Московской все еще шел бой с засевшими большевиками. Решив, что город уже взят добровольцами, я быстро, почти бегом бросился к Губисполкому, который находился на Епархиальной, 29, улице, параллельной Сумской, главной улице города.