Воплощение снов

Федотова Надежда Григорьевна

— Это, — эхом повторил за ним алхимик, — и впрямь уже не укладывается ни в какие рамки. Но что касается Алмары — вряд ли здесь все так просто, Айрон. Да, один из основных компонентов Дымки, пурпурный алгар, цветет только в песках — но разве весь песок мира сосредоточен в Шарарской пустыне?..

Рука графа, тянущая к его сжатым губам бокал, замерла.

— Дикие степи? — сипло уронил он.

— Вполне вероятно. Точнее, скорее всего, их ближайший сосед. Эту догадку, конечно, следует самым тщательным образом проверить — с эль Гроувом я уже говорил — однако если окажется, что здесь все-таки замешан Данзар…

Кендал эль Хаарт не закончил свою мысль, и, положа руку на сердце, друг был сейчас благодарен ему за это. Войны Геону не миновать, в том давно уже нет никаких сомнений, однако такой войны, где полем брани могут стать мирные города, а разящим клинком —

багровая завеса Дымки, мир еще не знал. Айрон не знал тоже. И если боги вдруг отвернутся от людей, позволив чьей-то недрогнувшей руке выпустить на свет из самых глубин нижнего мира неумолимое багровое облако, этот почти неощутимый дух самое смерти, не будет уже никакой войны — потому что не останется ничего, за что стоит сражаться. «Значит, — мрачно подумал Рексфорд, — выхода у нас нет. Пора поднимать щиты, пока за ними еще хоть кто-то стоит».

Он исподлобья посмотрел на неподвижную фигуру в кресле напротив. Кендал эль Хаарт молчал. На его бледном, словно застывшем лице нельзя было прочесть ни волнения, ни тревоги, однако в глубине серых, чуть прищуренных глаз стояло знакомое Айрону выражение холодной решимости.

— Мы с этим разберемся, Кендал, — чувствуя, что сам себе не верит, отрывисто произнес магистр щита. Алхимик шевельнулся.

— Да, — бесстрастно ответил он. — Но какой ценой?

Глава VIII

Домой, в восточный пригород, герцог эль Хаарт вернулся глубоко за полночь. Отпустил служебный возок, кивнул привратнику и медленно направился по тисовой аллее к дому. Тот был темен и молчалив — слуги как всегда ушли в пять, жена и сын наверняка уже спят. Час поздний…

Под подошвами сапог негромко поскрипывал снег. Черные силуэты давно облетевших тисов вставали справа и слева, как безмолвные часовые. Тишина, мир и покой — но долго ли им длиться? Мысли магистра алхимии вновь обратились к Дымке. Неважно, кто ее создал, не имеет значения, для чего! Как оградить от нее Геон — вот что единственно важно!..

Дымка сочетала в себе, казалось бы, несочетаемое: она и угнетала, и возбуждала одновременно, что не могло продолжаться долго и вело к стремительному изнашиванию организма. Первоначальное воздействие ее было сходно с действием небезызвестного всем хашима — что неудивительно, ибо смола листьев хашша имелась в составе. Ощущение веселья и беззаботности, иллюзия восторга, изменение восприятия окружающего мира, новые краски и яркие «живые» сны с раздвоением собственного «я»… Эйфория длилась от недели до двух, потом действие дурманной составляющей ослабевало, и начинало проявляться собственно отравление — подъем сил сменялся их упадком, легкость и расслабленность — угнетенным настроением, а в некоторых случаях повышенной агрессивностью; появлялась слабость, головокружение, боли в мышцах, нарушения сердечной деятельности. При повторном приеме препарата все негативные симптомы отступали, а уже начавшееся разрушение организма жертвы приостанавливалось: эйфории больше не было, но мир, утративший краски, вновь расцветал. Утихала боль, возвращались силы — однако на этот раз всего на несколько дней. Дальше все негативные переживания и ощущения возвращались, а новая порция яда, полученная вместе с дурманом и упавшая на старые дрожжи, с удвоенной силой бралась за дело. Организм начинал отказывать. Нарушались некоторые функции, в частности почек и печени, менялась плотность кожных покровов, слизистые рта и носоглотки окрашивались в синий цвет, глазные яблоки желтели, вены отвердевали… Но функциональные расстройства это еще полбеды. Дымка вызывала привыкание с первого вдоха и быструю деградацию личности, способной отныне лишь исполнять чужую волю взамен на новую дозу. Первый вдох подготавливал почву, распахивая перед жертвой врата Пятого неба, второй уже диктовал свои условия, а третий дарил лишь недолгое избавление от мук и столь же краткий миг забытья перед кончиной. Как только действие дурмана заканчивалось, измученная жертва впадала в летаргический сон и вскоре погибала от остановки дыхания.

Дымка была коварнее всех известных зелий забвения, беспощадней чумы и страшнее лесного пожара; зависимость от нее развивалась необратимая, а противоядия на сегодняшний день взять было неоткуда — как минимум, потому, что последний, двадцать шестой ее ингредиент Кендал, сколько ни бился, так и не смог отыскать. Он дневал и ночевал в своей лаборатории, ставил опыт за опытом, сызнова перечел самые древние и замшелые трактаты по зельеварению, но цели своей так и не достиг. Загадочная последняя составляющая не

желала даваться в руки. Вчера первого алхимика Геона посетило запоздалое подозрение, что, может быть, в чистом виде она просто не существует физически, являясь результатом соединения двух каких-то веществ, но от этого легче не стало. Если так, то придется начинать все заново, и в попытках вывести на чистую воду эту «темную лошадку», очень легко упустить момент, когда завеса Дымки вплотную приблизится уже не к Геону, но к Мидлхейму. И даже если выход все-таки найдется, можно просто-напросто опоздать с противоядием. «Да и есть ли оно? — мелькнула предательская мысль. — Возможно ли вообще его создать? И как отследить рубеж, за которым уже ничем нельзя будет помочь?»

Кендал раздраженно тряхнул головой, с низко опущенного капюшона под ноги беззвучно ссыпался снег. Противоядие! Да ведь его нет даже от Молочной росы! Понятно, что ее действие не так фатально, и однократное применение не нанесет невосполнимого урона, зависимость разовьется только спустя пару недель регулярного приема, к тому же, она обратима… Но Дымка! Принципиально иное действие! И в ста процентах случаев совершенно идентичный результат!..

Он снова в бессильной злости тряхнул головой и, почувствовав слабость в ногах, на мгновение прикрыл глаза. Устал. Скинуть бы с плеч хоть десяток лет, дать себе отдых от мозголомных загадок, пускай всего на несколько дней, — или хотя бы просто как следует выспаться… Но первое, увы, невозможно, а второе и третье сейчас непозволительная роскошь. Да, завтра суббота, но это ничего не меняет. Разве что лишний час на сон — а потом снова работа, снова стены алхимического корпуса, снова бесплодные попытки пробить броню неведомого. Дымка! Будь она трижды проклята!

Только что пользы от пустых проклятий? Даже если они вдруг каким-то непостижимым образом достигнут своего адресата, это ничего не даст — поздно. Маховик запущен. А значит, остается только надежда — призрачная и отчаянная — на то, что его сил хватит успеть хоть что-нибудь изменить… Кендал вздохнул про себя и, подняв голову, увидел в десятке шагов впереди занесенное снегом крыльцо. Волевым усилием отодвинув на завтра все мысли о Дымке, он медленно поднялся по ступеням и вошел в дом.

Холл тонул во мраке. Только из-за неплотно сомкнутых створок дверей в малую столовую пробивалась слабая желтая полоска света. Там ему был оставлен холодный ужин. Герцог эль Хаарт скинул плащ, отряхнул его от налипшего снега, аккуратно расправил и повесил на крючок для шляп. А после, на ходу расстегивая черный магистерский камзол, направился прямо в столовую — переодеваться не было ни сил, ни смысла. «Поесть — и в постель», — думал он, берясь за холодные ручки двери. Однако так и не распахнул ее, озадаченно застыв у самого порога. Тихие, едва слышные отголоски музыки, долетевшие вдруг до него откуда-то из самой глубины спящего дома, такие неожиданные, неуместные в этот глухой час, заставили Кендала остановиться и медленно обернуться.

Что это? Зачем? И кому, во имя богов, вообще пришло в голову играть посреди ночи?.. «Полно, да не чудится ли мне? — с сомнением подумал герцог. — Совсем непохоже на Вивиан» Он разжал пальцы и настороженно прислушался. Нет, это не шутки измученного разума! Определенно, рояль в большой бальной зале. Но ведь она стоит заперта уже много лет — Вивиан в последний раз садилась за инструмент еще до рождения Мелвина. Озабоченно хмурясь, Кендал вновь застегнул камзол и, не заботясь о свечах, отправился на звуки музыки. То затихая, то вновь отражаясь от стен, она вела его за собой — тягучая, печальная мелодия, немного рваная, словно пианист то и дело забывал ноты, но идущая, казалось, от самого сердца. Нет, это не Вивиан, совсем иная манера… Герцог эль Хаарт, неслышно ступая, свернул в левый от лестницы широкий коридор, миновал анфиладу и, достигнув высоких дверей в большую залу, осторожно потянул на себя одну из створок. Та поддалась — бесшумно, не скрипнув ни единой петлей, словно в угоду хозяину.

Большая бальная зала освещена была единственной свечой, горевшей в высоком подсвечнике, что стоял на круглом столике у рояля. Чехол с последнего был снят, по черным лакированным бокам и поднятой крышке скользили оранжевые блики. Дрожащий желтый свет играл на белых клавишах слоновой кости, отражался от натертого паркета и медным ореолом окружал склоненную над инструментом рыжеволосую гладко причесанную головку. Госпожа Делани? Вот так сюрприз! «Как она сюда попала? — в растерянности подумал Кендал, стоя в дверях. — Ведь зала всегда заперта на ключ — и даже я не помню, где лежит вся связка. Вивиан нашла и отдала ей? К чему?»