Вопреки небесам

Рэнни Карен

Она совершенно беспомощна в своем аристократизме, не могла завязать комнатные туфли или самостоятельно причесаться. Это всегда делала за нее Агнес, а поскольку горничной сейчас рядом не было, пришлось обойтись без туфель и прически. “Робби мне поможет”. Вдохновленная этой мыслью, Сара подкралась к двери, со страхом, удесятеренным безумием, прислушиваясь к малейшему шороху. Она не знала, кто ей друг, кто враг. Внешность обманчива, коварство может скрываться под приветливостью, а нахмуренное лицо не означает, что человек жестокосердный. Еще один шаг, и вот она уже за дверью, в большом зале, из него легко проникнуть туда, где растут цветы. Ее манил розовый сад, хотя он уже несколько месяцев спал, укрытый снегом. Она чуть не бегом направилась к заветной скамье,

где они часто сидели и разговаривали. Воспоминание о сладком единении душ было для нее бальзамом. “Робби мне поможет”. Эти слова звучали в мозгу Сары постоянным смутным рефреном. Она толком не помнила, к кому они относятся, не могла объяснить причину своего неожиданного бегства. Детская осталась далеко позади, вдруг в ее отсутствие малыш проснется и заплачет? Почему же она примчалась сюда, невзирая на холод, и пытается разыскать человека, о котором ничего не помнит? Двумя пальцами Сара впилась в руку и начала грубо щипать, пока боль не заставила ее вскрикнуть. Но даже тогда она не прекратила истязать себя, чувствуя, что заслужила это наказание. Может, если еще потерпеть, ребенок найдется…

— Сара?.. — услышала она чей-то негромкий голос, мгновенно заставивший ее насторожиться. Она резко обернулась и уставилась на незнакомца. Откуда взялся этот человек, почему он мешает ей пройти к ребенку?

— Не приближайтесь, — взмолилась Сара, делая шаг назад. Ее босые ноги неслышно ступали по замерзшей траве. Впрочем, такие понятия, как тепло и холод, перестали для нее существовать, слишком велико было ее горе, для других эмоций уже не оставалось места.

Робби протянул к ней руку. Оказывается, если чего-то очень хочешь, оно непременно сбудется. Много дней он приходил сюда в один и тот же час, надеясь хотя бы мельком увидеть Сару. Узнав, что она потеряла ребенка, он чуть не сошел с ума, ему хотелось зайти к ней в спальню, подарить букетик цветов, пожелать скорейшего выздоровления, но благоразумие и ложно понятое приличие удержало его от визита к жене Хью. О состоянии невестки Робби знал только со слов Кэтрин, а та не сообщала ничего утешительного. Тревога за Сару росла с каждым днем, он думал о ней постоянно, гадая, верны ли доходившие до него слухи, почему она так долго сидит взаперти, и надеясь, что в один прекрасный день Сара все же оправится настолько, чтобы выйти хотя бы на короткую прогулку по пустынным садовым дорожкам.

Наконец он видит ее, и сердце у него готово разорваться от радости и горя.

— Иди ко мне, Сара, — позвал он, стараясь ни голосом, ни выражением лица не выдать смятения. — Ты замерзнешь.

На западе, позади величественного силуэта Ненвернесса, солнце нехотя опускалось за горизонт, и волшебные краски заката, оранжевая, розовая и голубая, постепенно сливались в один темно-серый цвет сумеречного неба. Защищенная от пронизывающего зимнего ветра надежными стенами замка, Сара вдруг подумала, как было бы хорошо слиться с этим ветром, присоединив свой жалобный плач к его неумолчному завыванию…

“Робби мне поможет”. Вот о чем она не должна сейчас забывать. Сара перевела взгляд на молодого человека с печальными глазами, стоявшего рядом, и попыталась вспомнить, кто он такой. Увы, многое из того, что она знала и помнила раньше, безнадежно пропало в темном коридоре ее помутившегося сознания. Заплакал ребенок, и она, содрогнувшись, начала вслушиваться в тишину. Робби молча наблюдал за ней, понимая, что она видит и слышит нечто ему недоступное.

Потом она вдруг улыбнулась, от чего все перевернулось у него в груди. Да, его худшие опасения подтвердились. Глядя на молодую женщину, которая, мечтательно улыбаясь, приподняла двумя пальцами ночную рубашку, словно это была юбка бального платья, Робби окончательно уверился в том, что Сара Макдональд потеряла рассудок.

Молодой человек не успел опомниться, а она уже стрелой помчалась к внутреннему двору, и он догнал ее только потому, что она не справилась с замком на воротах.

— Нет, Сара, туда нельзя, — мягко сказал Робби, преграждая ей путь и беря за руки. — Вот так, хорошо… умница…

Вероятно,

на нее подействовали не столько его слова, сколько тон, которым они были произнесены. Сара послушно дала увести себя от ворот, не сопротивлялась, когда он, держа ее за руку, миновал розовый сад, вошел в большой зал и лишь тут понял, насколько холодно снаружи, удивившись, как Сара выдержала лютую стужу.

Не отпуская ее руки, он ворковал над ней, успокаивал, когда она испуганно вскрикивала. Служанка замерла с тряпкой и ошарашенно уставилась на странную пару, но это не остановило Робби, как и появление Мэри. Коснувшись его рукава, та попыталась что-то сказать, но, заметив выражение лица молодого человека, просто кивнула и со вздохом повела его в комнату Сары. Хромота усилилась, но Робби упорно шел, одержимый мыслью побыстрее доставить свой драгоценный груз в тихую гавань.

Стоило им переступить порог спальни, как на них, словно коршун, налетела Агнес. Понимая, что спорить бесполезно, и не желая делать Сару предметом непристойного торга, Робби нехотя уступил ее заботам горничной.

Дверь тут же захлопнулась. В поисках сочувствия молодой человек обернулся к Мэри.

— Ты видела ее руки? — На его лице был написан ужас.

Он не мог забыть многочисленные синяки, тянувшиеся цепочками от плеч до ладоней: одни темно-лиловые, другие, более старые, приобрели желтовато-зеленый оттенок, а свежие напоминали цветом кровь.

— А глаза? О Боже, ее глаза!..

Прежде небесно-голубые, широко открытые и доверчивые, они подернулись стариковской пленкой, во взгляде появилось безумие. Робби невольно вздрогнул, и Мэри с готовностью приняла его в свои объятия. От нежного прикосновения женщины, которая была вдвое меньше его ростом и вдвое старше, он вдруг почувствовал себя ребенком. Пока она ласково гладила, приговаривая: “Ну-ну, паренек, успокойся”, он с трудом сдерживал слезы, порой все же давая им волю.

И если часть слез пролилась на черное бомбазиновое платье Мэри, а ее глаза тоже предательски заблестели, отражая печаль, камнем легшую ей на сердце, об этом не узнал никто, кроме них двоих. За свою долгую жизнь Мэри Макдональд научилась ценить дружеское участие и понимала, о чем можно рассказывать, а о чем лучше умолчать.

И еще она знала цену настоящему чувству, поскольку когда-то сама его испытала.

Глава 21

“Я совсем не чувствую себя виноватой”, — подумала Кэтрин. За прошедшие недели они с Хью успели поговорить и о реальном мире, в котором жили, и о том воображаемом, где хотели бы жить в будущем. Иногда она даже советовалась с ним по поводу Уильяма, который тенью следовал за обожаемым лэрдом, добровольно взяв на себя роль помощника и преданного слуги.

И все же оставались темы, которых они предпочитали не касаться. Никогда не говорили о Саре, о вине перед ней, о грехе.

Кэтрин стояла у окна, глядя на безбрежный океан ночной тьмы. Где-то далеко внизу, за башнями и стенами Ненвернесса, другие люди жили своей жизнью, здесь же, в скромной комнате, пропахшей пылью, плесенью и сладким запахом их отношений, у влюбленных была собственная жизнь.

Обернувшись, Кэтрин взглянула на лэрда, который лежал на постели, не смущаясь наготы, хотя она до сих пор стеснялась, поэтому завернулась в шаль, обрисовывающую соблазнительные контуры ее тела, где каждый дюйм еще хранил воспоминания о ласках и страсти.

Хью тоже смотрел на нее, думая о том, что любовь — непревзойденный художник. Иначе как бы ей удалось расцветить щеки его возлюбленной, сделать ее губы более сочными и чувственными. Даже в глазах появился новый блеск, отчего они вспыхивали и искрились, словно бриллианты. Хорошо было смотреть на Кэтрин, смеяться вместе с ней, держать в своих объятиях, чувствовать, что она принадлежит ему.

Но в последнее время такие мысли стали рождать новые желания. Хью перевел взгляд на кушетку, ложе преступной страсти, и в очередной раз пожалел о том, что не может привести Кэтрин в свою спальню, где многие поколения Макдональдов по праву наслаждались любовью законных жен.